• Абазинские сказки
• Абхазские сказки
• Аварские сказки
• Австрийские народные сказки
• Адыгейские сказки
• Азербайджанские сказки
• Албанские сказки
• Алеутские сказки
• Алеша Попович и Еким Иванович
• Алеша Попович и Илья Муромец
• Алеша Попович и сестра Петровичей
• Алеша Попович и Тугарин
• Алеша Попович освобождает Киев от Тугарина
• Али-баба и сорок разбойников
• Алтайские сказки
• Американские народные сказки
• Английские народные сказки
• Арабские народные сказки
• Армянские народные сказки
• Ассирийские сказки
• Афганские сказки
• Африканские народные сказки
• Балкарские сказки
• Баскские сказки
• Башкирские народные сказки
• Беломорские сказки
• Белорусские народные сказки
• Белоснежка и семь гномов
• Беовульф
• Бирманские сказки
• Битва при Маг Туиред
• Бой Ильи Муромца с Жидовином
• Болгарские народные сказки
• Боснийские народные сказки
• Босняцкие народные сказки
• Бразильские народные сказки
• Бурятские сказки
• Бушменские сказки
• Вавила и скоморохи
• Ведастинские анналы
• Велесова Книга
• Велесова книга
• Венгерские народные сказки
• Вепские сказки
• Вольга
• Вольга и Микула Селянинович
• Вьетнамские народные сказки
• Гагаузские сказки
• Германские сказки
• Город мастеров
• Греческие сказки
• Грузинские народные сказки
• Грузинские сказки
• Датские сказки
• Девять миров
• Добрыня и Змей
• Добрыня и Маринка
• Долганские народные сказки
• Драгинские сказки
• Дунганские сказки
• Еврейские сказки
• Египетские сказки
• Женитьба Добрыни
• Жизнь и приключения Али Зибака
• Земли Севера и Викинги
• Из монастыря Боголюбова старец Игренище
• Из монастыря Боголюбова старец Игренище,
• Из персидско-таджикской поэзии
• Изральские сказки
• Илья Муромец в ссоре с Владимиром
• Илья Муромец и дочь его
• Илья Муромец и Идолище
• Илья Муромец и Калин-царь
• Илья Муромец и Соловей Разбойник
• Илья Муромец и татарченок
• Илья Муромец с Добрыней на Соколе-корабле
• Ингушские сказки
• Индейские сказки
• Индийские сказки
• Индонезийские сказки
• Иранские сказки
• Ирландские и валлийские сказки
• Ирландские народные сказки
• Исландские народные сказки
• Исландские сказки
• Испанские народные сказки
• История хитрого плута, лиса Рейнарда
• Исцеление Ильи Муромца
• Исэ моногатари
• Итальянские народные сказки
• Ительменские сказки
• Кабардинские сказки
• Казахские народные сказки
• Казахские сказки
• Калмыцкие сказки
• Камбоджийские сказки
• Каракалпакские сказки
• Карачаевские сказки
• Карельские сказки
• Каталонские сказки
• Кельтская мифология
• Керекские сказки
• Кетские народные сказки
• Китайские сказки
• Корейские народные сказки
• Корякские сказки
• Креольские сказки
• Крошка Енот и тот, кто сидит в пруду
• Кубинские народные сказки
• Кумыкские сказки
• Курдские сказки
• Кхмерские сказки
• Лакские сказки
• Лаосские сказки
• Латышские сказки
• Легенды Бретани
• Легенды и мифы древней Греции
• Легенды и сказания древнего Рима
• Лезгинские сказки
• Летучий корабль
• Литовские сказки
• Лучшие сказки мира
• Мабиногион
• Мадагаскарские сказки
• Македонские сказки
• Мансийские сказки
• Марийские сказки
• Матюша Пепельной
• Мексиканские сказки
• Мифы индейцев Южной Америки
• Молдавские сказки
• Монгольские сказки
• Мордовские сказки
• Музыка-кудесница
• Нанайские сказки
• Народные повести Индии
• Народные сказки Герцеговины
• Нганасанские сказки
• Негидальские сказки
• Ненецкие сказки
• Непальские сказки
• Нивхские сказки
• Нидерландские сказки
• Нищий и купец
• Ногайские сказки
• Норвежские сказки
• Орокские сказки
• Орочские сказки
• Осетинские сказки
• Пакистанские сказки
• Персидские народные сказки
• Песнь о Нибелунгах
• Печень живой обезьяны
• Пиктская хроника
• Пиктская хроника,
• Письма из ада
• Повесть о прекрасной Отикубо
• Погребение Святогора
• Польские народные сказки
• Пополь-Вух
• Португальские сказки
• Послания из вымышленного царства
• Приключения Робин Гуда
• Птицы
• Румынские сказки
• Русские богатыри
• Русские былины
• Русские народные анекдоты, прибаутки
• Русские народные бытовые и сатирические сказки
• Русские народные волшебные сказки
• Русские народные героические сказки, Былины
• Русские народные сказки
• Русские народные сказки в обработке А Толстого
• Русские народные сказки о животных
• Русские народные страшные сказки
• Саамские сказки
• Сага о Гисли
• Сага о Сверрире
• Садко
• Саларские сказки
• Сборник сказок народов Севера
• Сватовство к Этайн
• Святогор и Илья Муромец
• Святогор и тяга земная
• Северные сказки
• Селькупские сказки
• Сербские народные сказки
• Сирийские сказки
• Сказки белых поселенцев Америки
• Сказки и легенды Австралии
• Сказки и легенды народов Анголы
• Сказки и легенды народов Океании
• Сказки Коми
• Сказки крымских татар
• Сказки народа зулу
• Сказки народов Северного Кавказа
• Сказки народов тундры
• Сказки папуасов Киваи
• Сказки Северной Африки
• Скандинавские саги
• Словацкие народные сказки
• Словенские сказки
• Слово о полку Игореве
• Со щитом и мечом
• Сокровенное сказание монголов
• Сон в Нефритовом павильоне
• Старшая Эдда
• Суданские сказки
• Таджикские сказки
• Тайские сказки
• Татарские сказки
• Татские сказки
• Тибетская книга мертвых
• Тибетские сказки
• Тофаларские сказки
• Три друга
• Три поездки Ильи Муромца
• Тувинские сказки
• Турецкие сказки
• Туркменские народные сказки
• Туркменские сказки
• Тысяча и одна ночь
• Удмуртские сказки
• Удэгейские сказки
• Узбекские сказки
• Уйгурские сказки
• Украинские народные сказки
• Ульчские сказки
• Филиппинские сказки
• Финские сказки
• Фламенка
• Французские народные сказки
• Французские сказки и новеллы
• Хакасские сказки
• Хантыйские сказки
• Хорватские народные сказки
• Цыганские сказки
• Черногорские народные сказки
• Чеченские сказки
• Чешские народные сказки
• Чувашские сказки
• Чукотские сказки
• Шведские сказки
• Шорские сказки
• Шотландские и английские сказки
• Шотландские сказки
• Эвенкийские народные сказки
• Эвенские народные сказки
• Эганасанские сказки
• Энецкие сказки
• Эпос о Гильгамеше
• Эскимосские сказки
• Эстонские сказки
• Эфиопские народные сказки
• Юкагирские сказки
• Якутские сказки
• Японские народные сказки
• Японские сказания о вещах не совсем обычных

Алтайские сказки

•      Страшный гость
•      Шелковая кисточка Торко-чачак
•      Почему летучая мышь летает только ночью
•      Сартакпай
•      Счастливый Рысту
•      Юскюзек и Алтын-Чач
•      Хан Сары-каан
•      Семь братьев
•      Добрая кедровка
•      Обида марала
•      Серый воробушек
•      Диль-кель
•      Жадный глухарь

     "Сказание о просторе", Лениздат, 1988 г.

•      Алып-Манаш
•      Ячменное зерно
•      Нарядный бурундук
•      Лягушка и муравьи
•      Жена павлина
•      Медведь-судья

     Страшный гость

     Жил-был барсук. Днем он спал, ночами  выходил  на  охоту.  Вот  однажды

ночью барсук охотился. Не успел он насытиться, а край неба уже посветлел.

     До солнца в свою нору спешит  попасть  барсук.  Людям  не  показываясь,

прячась от собак, шел он там, где тень гуще, где земля чернее.

     Подошел барсук к своему жилью.

      Хрр... Брр... - вдруг услышал он непонятный шум.

     Что такое?

     Сон из барсука выскочил, шерсть дыбом  встала,  сердце  чуть  ребра  не

сломило стуком - так испугался он и подумал:

      Я такого шума никогда не слыхивал...

      Хррр... Фиррлить-фью... Бррр...

      Скорей обратно в лес пойду, таких же, как я, когтистых зверей  позову:

я один тут за всех погибать не согласен .

     И пошел барсук всех когтистых  зверей,  на  Алтае  живущих,  на  помощь

звать:

     - Ой, у меня в норе страшный гость сидит! Помогите! Спасите!

     Прибежали звери, ушами к земле приникли - в самом деле, от  шума  земля

дрожит. Брррррк, хрр, фьюу... У всех зверей шерсть дыбом поднялась.

     - Ну, барсук, это твой дом - ты первый и полезай.

     Оглянулся барсук - кругом свирепые звери стоят, подгоняют, торопят:

     - Иди, иди! А сами от страха хвосты поджали.

     В барсучьем доме было восемь входов,  восемь  выходов.  Что  делать?  -

думает барсук.- Как быть? Которым входом к себе в дом проникнуть?

     - Чего стоишь? - фыркнула росомаха и подняла свою страшную лапу.

      Медленно, нехотя побрел барсук к самому главному входу.

      Хрррр! - вылетело оттуда.

     Барсук отскочил, к другому входу-выходу заковылял.

      Бррр!

     Изо всех восьми выходов так и гремит.

     Принялся барсук девятый ход  рыть.  Обидно  родной  дом  разрушать,  да

отказаться никак нельзя: со всего Алтая самые свирепые звери собрались.

     - Скорей, скорей! - приказывают.

     Обидно родной дом рушить, да ослушаться никак нельзя.

     Горько вздыхая,  царапал  барсук  землю  когтистыми  передними  лапами.

Наконец, .чуть жив от страха, пробрался в свою высокую спальню.

      Хррр, бррр, фррр...

     Это, развалясь на мягкой постели, громко храпел белый заяц.

     Звери со смеху на ногах не устояли, покатились по земле.

     - Заяц! Вот так заяц! Барсук зайца испугался!

     - Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

     - От стыда куда теперь спрячешься, барсук? Против  зайца  какое  войско

собрал!

     - Ха-ха-ха! Хо-хо!

     А барсук головы не поднимает, сам себя бранит:

      Почему, шум в своем доме услыхав, сам туда не заглянул? Для чего пошел

на весь Алтай кричать?

     А заяц знай себе спит-храпит. Рассердился барсук да как пихнет зайца:

     - Пошел вон! Кто тебе позволил здесь спать?

     Проснулся заяц - глаза чуть не выскочили!

     И волк, и лисица, рысь, росомаха, дикая кошка, даже соболь здесь!

      Ну,- думает заяц,- будь что будет!

     И вдруг - прыг барсуку в лоб. А со лба, как с  холма,  опять  скок-и  в

кусты.

     От белого заячьего живота побелел лоб у барсука.

     От задних заячьих-лап прошли белые следы по щекам.

     Звери еще громче засмеялись:

     - Ой, барсу-у-ук, какой ты красивый стал! Хо-ха-ха!

     - К воде подойди, на себя посмотри! Заковылял барсук к  лесному  озеру,

увидал в воде свое отражение и заплакал:

      Пойду медведю пожалуюсь . Пришел и говорит:

     - Кланяюсь вам до земли, дедушка-медведь. Защиты у  вас  прошу.  Сам  я

этой ночью дома не был, гостей не звал. Громкий храп  услыхав,  испугался...

Скольких зверей обеспокоил, свой дом порушил. Теперь посмотрите: от заячьего

белого живота, от заячьих лап и щеки, и лоб мои побелели.  А  виноватый  без

оглядки убежал. Это дело рассудите.

     Взглянул медведь на барсука. Отошел подальше - еще раз посмотрел да как

зарычит:

     - Ты еще жалуешься? Твоя голова раньше черная была, как земля, а теперь

белизне твоего лба и щек даже люди позавидуют. Обидно, что не я на том месте

стоял, что не мое лицо заяц выбелил. Вот это жаль! Да, жалко, обидно...

     И, горько вздохнув, ушел  медведь.  А  барсук  так  и  живет  с  белыми

полосами на лбу и на щеках. Говорят, что он привык к этим  отметинам  и  уже

похваляется:

     - Вот как заяц для меня постарался. Мы теперь  с  ним  друзья  на  веки

вечные.

     Ну а что заяц говорит? Этого никто не слыхал.

     Шелковая кисточка Торко-чачак

     Жила-была девочка, звали ее Торко-чачак - Шелковая  кисточка.  Глаза  у

нее точно ягоды черемухи, брови - две  радуги.  В  косы  вплетены  заморские

раковины, на шапке кисточка из шелка, белого, как лунный свет.

     Заболел однажды отец Шелковой кисточки, вот мать и говорит ей:

     - Сядь, дитя мое, на буланого коня, поскачи  на  берег  бурной  реки  к

берестяному аилу, там живет Телдекпёй-кам. Попроси, позови его, пусть придет

отца твоего вылечит.

     Девочка вскочила на буланого коня с белой звездочкой на  лбу,  взяла  в

правую руку ременный повод  с  серебряными  бляшками,  в  левую  -  плеть  с

узорчатым костяным черенком.

     Резво  бежал  длинногривый  конь,  уздечка  подскакивала,   как   хвост

трясогузки, кольца на сбруе весело звенели.

     Телдекпёй-кам-старик сидел у порога  своего  берестяного  аила,  острым

ножом резал из куска березы круглую чашку - чойчойку. Услыхал  резвый  топот

копыт, веселый перезвон колец на сбруе. Поднял голову и  увидал  девочку  на

буланом коне.

     Статно сидела она в высоком седле, полыхала на ветру шелковая кисточка,

пели заморские раковины в тугих косах.

     Нож выпал из руки кама, чойчойка в костер покатилась.

     - Дедушка,- молвила девочка,- мой отец заболел, помогите ему.

     - Я вылечу твоего отца,  Шелковая  кисточка,  если  ты  за  меня  замуж

пойдешь.

     Брови у кама - белый мох, борода - колючий кустарник.

     Испугалась Шелковая кисточка, дернула повод коня и ускакала.

     - Завтра на утренней заре приду! - крикнул ей вдогонку Телдекпёй-кам.

     Прискакала девочка в аил, домой вошла:

     - Завтра на утренней заре Телдекпёй-старик будет здесь.

     В небе еще звезды не растаяли, в стойбище люди молока еще не заквасили,

мясо в котлах еще не сварилось, белую кошму по полу еще не  расстелили,  как

послышался топот копыт. Это ехал верхом на широком, как горный сарлык,  коне

Телдекпёй-кам. Самые старые старики вышли навстречу. Коня под  уздцы  взяли,

стремя поддержали.

     Молча, ни на кого не глядя, кам спешился, ни с кем  не  поздоровавшись,

вошел в аил. Следом старики внесли двухпудовую колдовскую шубу и положили ее

на белую  кошму,  красную  колдовскую  шапку  туда  же.  Бубен  повесили  на

деревянный  гвоздь,  под   бубном   зажгли   костер   из   душистых   ветвей

можжевельника.

     Весь день, от утренней зари до вечерней, кам сидел, не поднимая век, не

говоря ни слова.

     Поздней  ночью  Телдекпёй-кам  поднялся,  глубоко,  до  самых   бровей,

надвинул свою красную  шапку  с  нитями  разноцветных  бусин.  Перья  филина

торчали на шапке, как два уха, красные лоскуты трепыхались  сзади,  как  два

крыла. На лицо упали круглые, как град, стеклянные бусы. Кряхтя, поднял  кам

с белой кошмы свою двухпудовую  шубу.  Охая,  просунул  он  руки  в  жесткие

рукава. По бокам шубы висели сплетенные из колдовских трав лягушки  и  змеи,

на спине болтались шкурки дятлов. Снял кам с гвоздя кожаный бубен, ударил  в

него деревянной  колотушкой.  Загудело,  зашумело  в  аиле,  как  на  горном

перевале зимней порой. Люди похолодели от страха. Кам плясал-камлал, бубенцы

звенели, бубен гремел. Но  вот  все  разом  смолкло.  В  тишине  будто  гром

загрохотал - это в последний раз ухнул бубен и затих.

     Телдекпёй-кам опустился на  белую  кошму,  рукавом  отер  пот  со  лба,

пальцами расправил спутанную  бороду,  взял  с  берестяного  подноса  сердце

козла, съел его и сказал:

     - Прогоните Шелковую кисточку: злой  дух  сидит  в  ней.  Пока  она  по

стойбищу ходит, отец ее здоровым не станет. Горе-беда эту долину не оставит.

Маленькие дети навеки уснут, отцы их и деды страшной смертью умрут.

     Женщины со страху лицом вниз на землю упали, старики с  горя  ладони  к

глазам прижали. Юноши на Шелковую кисточку посмотрели - два раза покраснели,

два раза побледнели.

     - Посадите Шелковую кисточку  в  деревянную  бочку,-гудел  кам,-стяните

бочку девятью обручами железными, заколотите дно медными гвоздями, бросьте в

бурную реку...

     Сказал, сел на лохматого коня и поскакал к берегу бурной реки, к своему

берестяному аилу.

     - Э-эй,- крикнул он своим рабам,- ступайте на реку! Вода  принесет  мне

большую бочку, поймайте ее, сюда  притащите,  а  сами  бегите  в  лес.  Плач

услышите  -  не  оборачивайтесь.  Стон,  крик  по  лесу  разольется   -   не

оглядывайтесь. Раньше чем через три дня в мой аил не приходите.

     Семь дней, семь ночей люди на стойбище не  решались  посадить  в  бочку

милую девочку. Семь дней,  семь  ночей  с  девочкой  прощались.  На  восьмой

посадили  Шелковую  кисточку  в  деревянную  бочку,  стянули  бочку  девятью

железными обручами, забили дно медными гвоздями и бросили в бурную реку.

     В тот день у реки сидел на крутом берегу сирота рыбак Балыкчи.

     Увидал он бочку, выловил ее, принес в свой  шалаш,  взял  топор,  выбил

дно, а там - девочка.

     Как стоял Балыкчи с топором  в  руке,  так  и  остался  стоять.  Словно

кузнечик, подпрыгнуло его сердце.

     - Девочка, как тебя зовут?

     - Шелковая кисточка.

     - Кто посадил тебя в бочку?

     - Телдекпёй-кам повелел.

     Вышла девочка из бочки, низко-низко рыбаку поклонилась.

     Тут рыбак свистнул собаку, свирепую, как барс. Посадил Балыкчи собаку в

бочку, забил дно медными гвоздями и бросил в реку.

     Вот увидали эту бочку рабы  Телдекпёй-кама,  вытащили  ее,  принесли  в

берестяной аил, поставили перед старым колдуном, а сами убежали в лес.

     Все сделали, как приказал кам. Но еще до леса не дошли, как услыхали:

     - Помогите,-кричал кам,-помогите!

     Однако рабы, плач услыхав, не обернулись, стон услыхав, не оглянулись -

так приказал кам.

     Только через три дня пришли они из леса домой. Кам лежал на земле  чуть

жив. Одежда его была в клочья изорвана, борода спутана,  брови  взлохмачены.

Шубы двухпудовой больше ему не надевать, в кожаный бубен не  стучать,  людей

не стращать.

     А девочка осталась жить в зеленом шалаше. Балыкчи не ходил теперь  рыбу

удить. Сколько раз, бывало, возьмет удочку, шагнет к реке, оглянется, увидит

девочку на пороге шалаша - и ноги сами несут его обратно: никак  не  мог  он

наглядеться на Шелковую кисточку.

     И вот взяла девочка кусок бересты, нарисовала соком ягод  и  цветов  на

ней свое лицо. Прибила бересту к палке, палку воткнула в землю у самой воды.

Теперь рыбаку веселее было сидеть у реки:

     Торко-чачак смотрела на него с бересты как живая.

     Однажды загляделся Балыкчи на разрисованную бересту и не  заметил,  как

большая рыба клюнула. Удилище выпало из рук, сбило палку,  береста  упала  в

воду и уплыла.

     Как узнала про то  девочка,  громко  заплакала,  запричитала,  ладонями

стала тереть брови, пальцами растрепала косы.

     - Кто найдет бересту,  тот  сюда  придет!  Поспеши,  поспеши,  Балыкчи,

догони, догони бересту! Выверни свою козью шубу мехом наружу, чтобы тебя  не

узнали, сядь на синего быка и скачи вдоль берега.

     Надел Балыкчи козью шубу мехом наружу, сел  на  синего  быка,  поскакал

вдоль берега реки.

     А разрисованная береста плыла  все  дальше,  все  быстрее.  Догнать  ее

Балыкчи не успел.

     Принесла вода бересту в устье  реки,  здесь  она  зацепилась  за  ветку

тальника и повисла над быстрой водой.

     В  устье  этой  реки,  на  бескрайних   лугах,   раскинулось   стойбище

Кара-каана. Бесчисленные стада белого и  красного  скота  паслись  в  густой

траве.

     Увидали пастухи на красном тальнике  белую  бересту.  Подошли  поближе,

взглянули и загляделись. Шапки их вода унесла, стада их по лесам разбрелись.

     - Какой сегодня праздник? Чью справляете свадьбу? - загремел Кара-каан,

подскакав к пастухам.- Эй, вы! Лентяи!

     Он девятихвостую плеть высоко поднял, но увидал бересту и плеть уронил.

     С бересты глядела девочка. Губы у нее - едва раскрывшийся алый  цветок,

глаза - ягоды черемухи, брови - две радуги, ресницы, словно стрелы, разят.

     Схватил Кара-каан бересту, сунул за пазуху и закричал страшным голосом:

     - Эй, вы! Силачи, богатыри, алыпы и герои! Сейчас же на коней садитесь!

Если эту девочку мы не найдем, я всех вас пикой заколю, стрелой застрелю,  в

кипятке сварю.

     Тронул повод коня и поскакал к  истоку  реки.  Следом  за  ним  мчались

воины, гремя тяжелыми доспехами из красной меди и желтой бронзы.

     Позади войска конюшие вели в поводу белого, как серебро, быстрого,  как

мысль, иноходца.

     Увидав  это  грозное  войско,  Шелковая  кисточка  не   заплакала,   не

засмеялась. Молча села на белого, как серебро, иноходца, в расшитое жемчугом

седло.

     Так, не плача, не смеясь, ни с кем не заговаривая, никому  не  отвечая,

жила девочка в шатре Кара-каана.

     Вдруг одним солнечным утром она в ладоши захлопала, засмеялась,  запела

и выбежала из шатра.

     Посмотрел Кара-каан, куда она смотрит, побежал,  куда  она  бежала,-  и

увидал молодца в козьей шубе мехом наружу, верхом на синем быке.

     - Это он тебя рассмешил, Шелковая кисточка? Я тоже могу  надеть  рваную

шубу, сесть на синего быка не побоюсь! Улыбнись ты и мне так же весело, спой

так же звонко.

     И Кара-каан сорвал с плеч Балыкчи козью шубу, на себя надел,  к  синему

быку подошел, за повод взялся, левую ногу в железное стремя поставил.

     - Мо-о, мо-о!-заревел бык и, не дав хану перекинуть через седло  правую

ногу, потащил его по долинам и холмам.

     От стыда лопнула черная печень Кара-каана,  от  гнева  разорвалось  его

круглое сердце.

     А Шелковая кисточка взяла рыбака-сироту Балыкчи за правую руку,  и  они

вернулись вдвоем в свой зеленый шалаш.

     Найдите и вы свое счастье, как они свое нашли.

     Тут и нашей сказке конец.

     Почему летучая мышь летает только ночью

     Теперь летучая мышь только ночами летает. А было время - она  летала  и

днем. Летит она как-то в полдень, а навстречу ей - гордый ястреб.

     - А, - говорит ястреб, - хорошо, что мы встретились. Я  тебя  три  года

ищу.

     - А зачем я тебе? - удивилась летучая мышь.

     - Я со всех птиц дань собираю. Все, кроме тебя,  уплатили,  ты  одна  в

долгу.

     - Я? - говорит мышь. - Да разве я - птица?

     Спустилась в траву и быстро-быстро по земле побежала.

      В самом деле, - думает ястреб, - какая она  птица?  Не  птица  она,  а

зверь .

     И полетел в другую сторону. А летучая мышь прибежала к холмам, поросшим

густыми соснами, присела дух перевести. И вдруг  из-за  сосен  -  серебряная

лиса.

     - Ну, хорошо, что ты мне попалась, - говорит она мыши,  -  седьмой  год

ищу тебя.

     - А зачем я тебе? - удивилась летучая мышь.

     - Все звери мне давно лесной налог  уплатили,  только  за  одной  тобой

долг.

     - Да разве я зверь? - вскрикнула мышь. - Не зверь я, а птица!

     Расправила крылья и полетела. В самом деле, - думает лиса, - птица она,

а не зверь!

     И убежала в лес. Но с тех пор у летучей мыши ноги со страху отсохли,  и

она совсем перестала бегать по земле. А на крыльях только по ночам  носится:

днем ястреба боится.

     Сартакпай

     На Алтае, в устье реки Ини, жил богатырь  Сартакпай.  Коса  у  него  до

земли. Брови  точно  густой  кустарник.  Мускулы  узловаты,  как  нарост  на

березе,-хоть чашки из них режь.

     Еще ни одна пти;а не пролетала мимо головы Сартакпая:  он  стрелял  без

промаха.

     Копытных зверей, бегущих вдали, всегда метко бил Сартакпай. В когтистых

зверей он целился ловко.

     Не пустовали его  арчемаки'.  В  них  всегда  была  жирная  дичь.  Сын,

Адучи-Мерген, еще издали услыхав топот  иноходца,  выбегал  навстречу  отцу,

чтобы расседлать коня. Сноха Оймок готовила  старику  восемнадцать  блюд  из

дичи, десять напитков из молока.

     Но не был счастлив, не был весел прославленный богатырь  Сартакпай.  Он

день и ночь слышал плач зажатых камнями алтайских рек. Бросаясь с  камня  на

камень, они рвались в клочья. Дробились в ручьи, натыкаясь на горы.  Надоело

Сартакпаю видеть слезы алтайских рек, надоело слушать их немолчный  стон.  И

задумал он дать. дорогу алтайским водам в Ледовитый океан. Сартакпай  позвал

своего сына:

     - Ты, дитя, иди на юг, а я на восток пойду.

     Адучи-сын пошел к горе Белухе, поднялся туда, где  лежит  вечный  снег,

стал искать пути для реки Катунь.

     Сам богатырь Сартакпай отправился на восток, к жирному озеру  Юлу-Коль.

Указательным пальцем правой руки Сартакпай тронул берег Юлу-Коль - и  следом

за  его  пальцем  потекла  река  Челушман.  В  эту  реку  с  веселой  песней

устремились все попутные ручейки и речки,  все  звонкие  ключи  и  подземные

воды.

     Но сквозь радостный звон Сартакпай услышал плач в горах  Кош-Агача.  Он

вытянул левую руку и указательным пальцем левой руки провел по горам борозду

для реки Башкаус. И когда засмеялись воды,  убегая  с  Кош-Агача,  засмеялся

вместе с ними старик Сартакпай.

     - Оказывается, левой рукой я тоже  работать  умею.  Однако  не  годится

такое дело левой рукой творить.

     И Сартакпай повернул реку Башкауе к холмам Кок-Баша и  тут  влил  ее  в

Челушман и повел все воды одной правой рукой вниз, к склонам  Артыбаша.  Тут

Сартакпай остановился.

     - Где же сын мой Адучи? Почему не идет мне навстречу?  Слетай  к  нему,

черный дятел, посмотри, как работает Адучи-Мерген.

     Черный дятел полетел к горе Белухе, от Белухи  река  Катунь  бежала  на

запад. Дятел устремился следом за рекой. Недалеко от  Усть-Коксы  догнал  он

силача Адучи. Тот вел Катунь все дальше к западу.

     - Что ты делаешь, Адучи-Мерген? - крикнул дятел. - Отец твой уж  полдня

ждет тебя в Артыбаше. Сын сейчас же повернул Катунь на северо-восток.  Дятел

поспешил к Сартакпаю.

     - Прославленный богатырь, ваш сын ошибся: реку к  западу  начал  вести,

теперь повернул ее на восток. Через три дня он будет здесь.

     - Славный дятел, - сказал Сартакпай, - ты мою просьбу уважил. За это  я

научу тебя, как всегда сытым быть. Ты не ищи червей в  земле,  не  лазай  за

мошками по ветвям деревьев, а уцепившись когтями за ствол, стукни клювом  по

коре и крикни: "Киук-киук! Караты-хана сын свадьбу справляет, киук! Наденьте

желтую шелковую шубу, черную бобровую шапку. Скорей, скорей! Караты-хана сын

вас на свадьбу зовет! И все черви, букашки, мошки тотчас выбегут из-под коры

на свет.

     Вот с тех пор и доныне  дятел  кормится  так,  как  научил  его  старик

Сартакпай.

     Дожидаясь своего сына, Сартакпай три дня держал  указательный  палец  в

долине Артыбаша. За это время к нему под палец натекло Телецкое озеро.  Отец

повел из Телецкого озера реку Бию, а сын Адучи быстро бежал,-ведя  за  собой

Катунь. Ни на шаг не отстал он от своего могучего отца. Вместе  в  один  миг

слились обе реки, Бия и Катунь, в широкую Обь. И эта река понесла воды Алтая

в далекий Ледовитый океан.

     Адучи-Мерген стоял гордый и счастливый.

     - Сынок, - сказал Сартакпай, - ты  быстро  привел  Катунь,  но  я  хочу

посмотреть, хорошо ли, удобно ли для людей ты вел ее.

     И старик пошел от Оби вверх по  Катуни.  Адучи-Мерген  шагал  сзади,  и

колени его гнулись от страха. Вот отец перешагнул через реку Чемал и подошел

к горе Согонду-Туу. Лицо его потемнело. Брови совсем закрыли глаза.

     - Ой, стыд,  позор,  Адучи-Мерген,  сынок!  Зачем  ты  заставил  Катунь

сделать здесь поворот? Люди тебе за это спасибо  не  скажут.  Плохо  сделал,

сынок!

     - Отец, - отвечает Адучи,  -  я  не  мог  расколоть  Согонду-Туу.  Даже

борозду провести по ее хребтам не хватило сил.

     Тут старик Сартакпай снял с плеча свой железный лук, натянул  тетиву  и

пустил литую из меди трехгранную стрелу.

     Согонду-Туу надвое раскололась. Один кусок упал пониже реки Чемала,  на

нем тут же вырос сосновый бор Бешпек. Другая половина Согонду-Туу до сих пор

стоит над Катунью. И до сих пор хвалят люди старика  Сартакпая  за  то,  что

провел он дорогу прямую, как след стрелы.

     Дальше идут отец и сын вверх по Катуни. Видит Сартакпай: река  рушит  и

рвет берега. Свирепо и быстро бегут ее воды.

     - Как же будут люди ездить с одного берега на другой, сынок?

     У  самого  устья  Чобы  богатырь  Сартакпай  сел  на  камень  и  крепко

задумался.

     - Здесь, сын мой, - сказал он, - как  раз  середина  реки.  Надо  будет

выстроить тут большой мост.

     Ничего не ответил молодой Адучи-Мерген. Он очень устал и  стоя  качался

из стороны в сторону, как высокая трава.

     - Пойди отдохни, милый, - позволил Сартакпай, - только не смей спать, и

жена твоя Оймок из уважения к моей работе пусть не смыкает век.

     - Неужели, отец, вы всю ночь не уснете?

     - Когда  творишь  великое  дело,  сон  не  посмеет  прийти,  -  ответил

Сартакпай.

     Он стал собирать груды камней в подол своей шубы. Весь день без  отдыха

работал Сартакпай. И когда стемнело, он тоже не захотел отдохнуть.

     Катунь бежала, как бешеная. Ветер гнул деревья. В небе дымились  черные

тучи. Они грозно плыли навстречу друг другу. И маленькая  туча,  налетев  на

большую, высекала яркую молнию.  Сартакпай  поднял  руку,  поймал  молнию  и

вставил ее в расщепленный ствол пихты. При свете пойманной молнии  Сартакпай

стал строить мост. Он вонзал камень в камень, и камни покорно лепились  один

к другому. До того берега осталось проложить не больше пятнадцати  кулашей'.

И тут мост рухнул.

     Сартакпай рявкнул, как медведь, выбросил камни из подола шубы,  и  они,

гремя, просыпались от устья Чобы до устья Эдигана.

     От страшного грохота проснулся сын Адучи, открыла  глаза  сноха  Оймок.

Испугавшись гнева Сартакпая, они обернулись серыми гусями и улетели вверх по

реке Чуе. Сартакпай бросил им вслед стопудовый камень. Этот камень  упал  на

Курайской степи и до сих пор лежит там. Сын Адучи  и  сноха  Оймок  остались

гусями навечно. Одинокий  и  печальный,  сел  Сартакпай  на  своего  коня  и

вернулся к устью Ини. Его родной аил давно рассыпался.  Сартакпай  расседлал

коня, бросил на большой камень стопудовый кедим' и, чтобы он  скорей  высох,

повернул камень к солнцу, а сам сел рядом и умер.

     Тут кончается  песня  про  Сартакпая-строителя,  про  Сартакпая-хозяина

молний, про Сартакпая-богатыря.

     Счастливый Рысту

     На солнечной стороне островершинной горы на берегу молочного озера  жил

мальчик. Ростом он был с козленка. Из двух беличьих шкурок мальчик сшил себе

просторную шапку. Ноги обул в кисы из козьего меха. Лицо  у  мальчика  было,

как луна, круглое, и он никогда не плакал.

     Вот раз к молочному озеру приехал на белом коне Ак-Каан. Услыхал нежный

звон.

     - Что такое?

     Перегнулся через седло.  Черенком  нагайки  раздвинул  кусты  и  увидал

круглолицего мальчика. Малыш сидел на корточках, дул в сухой стебель цветка,

и стебель пел, словно золотая свирель.

     - Как тебя зовут, дитя?

     - Мое имя Рысту - Счастливый.

     - Кто твои родители?

     Отец мой-гора, мать моя-озеро.

     - Откуда ты знаешь это?

     - Гора меня кормит клубнями цветов, озеро поит меня.

     Ответ малыша очень понравился Ак-Каану.

     - Хочешь быть моим дитятей, милый Рысту? Я тебе  сошью  шелковую  шубу,

вкусной пищей стану кормить, дам проворного коня.

     Рысту прыгнул на круп лошади, обнял Ак-Каана, и они поехали ко  дворцу.

Тут хан схватил малыша за шиворот, поставил на землю:

     - Мой белый скот ты будешь пасти!

     Зимой Рысту гнал стада с гор в долины. Весной и осенью, день и ночь  он

скот перегонял. Снег и дождь его не жалели.  Ветер  злобно  дул.  Сапоги  на

ногах скоробились. Шуба присохла к плечам.  Глаза*  научились  плакать.  Рот

стал жалобные песни петь. Но никто его слез не хотел видеть. Никто плача его

не желал слышать. Один раз споткнулся Рысту. упал в траву и сам не  заметил,

как уснул. Во сне к нему подошел сморщенный старик.

     - Ты. сынок, когда один на горе жил, не умел плакать. не знал тоскливых

песен. О чем же ты стонешь так горько во сне?

     - Мои ноги болят. Мои руки устали. Живот озяб. Я не могу день и ночь за

коровами бегать!

     Старичок погладил свой костыль, поправил усы; глаза его  совсем  узкими

стали.

     - А ты, сынок, когда захочешь  лечь,  скажи  коровам:  "Пып!"  Побегать

захочешь -скажи коровам: "Тап-Тажлан"Рысту открыл глаза и увидел над головой

солнце.

     - Моо... - мычали коровы и брели в разные стороны.

     - Пып! - крикнул Рысту. Коровы тут же легли.

     Теперь малыш опять повеселел. Он сидел  целые  дни  на  берегу  реки  и

дразнил птиц. А коровы лежали и дажене смели мычать. Но лежа  они  не  могли

шипать траву и стали худеть. Это заметил Ак-Каан.

     - Лентяй, коров пасти не умеешь! Разве  ты  мальчик?  Я  тебя  заставлю

теперь, как девчонку, чегень бить!

     И стал Рысту день и ночь мешать  длинной  палкой  кислый  чегень.  Руки

мальчика не отдыхали. Глаза не смыкались.  Жена  Ак-Каана  гнала  из  чегеня

араку и угощала всех. кто приходил во дворец. Гости и слуги валялись  всегда

пьяные. А мальчик Рысту стоял и работал.

     - Это что за работа! - ворчала пьяная ханша. - Разве так чегень мешают?

Сейчас возьму нож - твою голову рассеку! Пику возьму - сердце выколю!

     У хана было двое детей. Они всегда пищали, точно слепые щенята. Вот раз

девочка стала отнимать у братакозлиные бабки. Мальчик крепко держал кости  и

мычал. Девочка царапалась и визжала.

     - Пып! - крикнул Рысту, и рука девочки прилипла к голове брата.

     Увидела это ханша.

     - Что с вами, дети мои? - заплакала она, Обнимая сына и дочь. - Лучше б

это с чужим мальчишкой случилось!

     - Пып! - прошептал Рысту.

     И ханша прилипла к детям.

     - Пьяные вы, что ли?-спросил Ак-Каая. Поднял  он  руку,  ударил  ханшу.

Рысту сказал свое"Пып!", и ладонь хана прилипла к плечу жены.

     А Рысту срезал себе дудочку и заиграл, как порхающая в небе птица.

     - Ты, грязный, червивый Рысту! Беги позови лучших  камов,  -  прохрипел

хан.

     Рысту привел всех камов со всех стойбищ, и каждый взял себе  по  жирной

кобыле для жертвы. Много скота зарезали камы, выпили всю араку, но  вылечить

семью хана они не смогли.

     Все камы, качая головами и отрыгивая жирную пищу, молча  сидели  вокруг

склеенной семьи. Наконец самыйстарый сказал:

     - Там, где земля сливается с небом, как раз на этой черте живет великий

Телдекпей-кам. Он один сможет вылечить хана.

     Рысту побежал за Телдекпеем.

     Великий Телдекпей приехал ко двору хана на синем быке.  Сплюнул  сквозь

зубы.

     - Такую болезнь если не вылечу, где  ж  тогда  мояслава?!  Я  не  успею

трубки докурить, как они будут здоровы.

     Так похваляясь, кам Телдекпей спешился, сел на  зеленую  траву,  достал

из-за пояса огниво, чтобы высечь  искру  для  трубки,  но  тут  малыш  Рысту

сказал:

     - Вы, такой большой человек,  зачем  садитесь  на  сырую  траву?  Лучше

присядьте на теплый камень.

     Кам Телдекпей медленно встал и важно сел на белый камень.

     - Пып! - тихо сказал Рысту.

     Телдекпей-кам закурил свою длинную трубку. Все на него не дыша смотрят.

     - Эту трубку выкурю, и ты, хан, здоров, счастлив будешь.

     Но выкурил он и вторую и третью трубку,  а  хан  и  семья  его  сидели,

прилипшие друг к другу, как прежде.

     Кам Телдекпей встал, вместе  с  ним  поднялся  с  земли  белый  камень.

Телдекпей-кам тут же обратно сел. Великому каму было стыдно стоять с камнем,

прилипшим к тому месту, на котором  люди  сидят.  Глаза  Телдекпея  чуть  не

выползли из век.

     - Что это за камень, дитя мое Рысту?

     - Обыкновенный камень,- отвечает малыш. - Камень  с  горы.  Поклонитесь

хозяину гор. Телдекпей припал лбом к земле.

     - Пып! - крикнул Рысту.

     И люди увидели, что кам не может поднять головы.

     - А-а, так это, значит, твои шутки, бессовестный Рысту? - взвыл хан.  -

Сейчас убью тебя!

     Рысту поднял вверх правую руку. Его луноподобное лицо заалело.

     - Тап-Тажлан! - сказал он, и семья хана покатилась в разные стороны.

     Великий Телдекпей-кам оторвал лоб от земли, прыгнул с камня в седло,  и

больше его никто не видал. Малыш Рысту подошел к освобожденному хану.

     - Ну, теперь убейте меня! Вы хотели.

     Хан дрожал, словно мышь, зажатая в ладонь.  Ханша  стояла  как  большая

лягушка. Дети спрятались.

     А молодой Рысту шагнул через золотой порог, на золотой трон смело  сел.

Посидел немного и крикнул самому себе:

     - Тап-Тажлан!

     Трон подпрыгнул, и Рысту, слетев с трона, побежал к молочному озеру, на

цветущую гору.

     Сказки в обработке П. Кучияка

     Юскюзек и Алтын-Чач

     На краю голубой долины, куда  сорока  не  может  долететь,  у  подножия

ледяной горы, на которую ворон не залетает,  стоял  маленький,  как  сердце,

аил. Из него вился тонкой нитью  белый  дым.  В  аиле  жил  смуглый  мальчик

Юскюзек.

     Он кормился молоком бурой  коровы,  играл  с  желтой  козой,  ездил  на

буланом коне.

     Вот раз проснулся Юскюзек, кликнул коня, а коня-тои нет и коровы нет, и

коза пропала. На вершину ледяной горы ведут следы семи волков.

     Громко заплакал Юскюзек:

     - Оглянусь назад-кроме тени, нет ничего. Руки подниму - только  за  уши

ухватиться можно. Чет у меня отца, который поддержал  бы.  Нет  матери,  что

пожалела бы. Птенцу, выпавшему из гнезда, все  равно  где  сгнить.  Пока  не

отомщу волкам, домой не вернусь!

     И ушел Юскюзек от своего круглого, как сердце,аила.

     Идет день. Идет ночь. Вот поднялся он на узкое ребро горы. Шагнул  -  и

скатился в пропасть. Здесь ни солнца, ни луны не  видно.  Закричал  Юскюзек.

Этот одинокий плач  тронул  сердце  орла  Каан-Кередэ.  Сомкнул  Каан-Кередэ

широкие крылья,  камнем  упал  на  дно  пропасти,  когтистой  лапой  схватил

Юскюзека и поставил его туда, где листья на деревьях не желтеют. Кукушка там

нежно кукует весь год.

     Прямо против Юскюзека, на розовой каменной россыпи, лежали  семь  серых

волков, опустив свои черные-морды на твердые лапы.  Юскюзек  выхватил  из-за

пояса синий топор.

     - Где мой буланый конь? Где бурая корова? Коза моя где?

     Что дальше было, не помнит Юскюзек. Очнулся он  в  большой  пещере.  На

полу - медвежьи шкуры. Шелковые занавеси затканы лунным и солнечным  узором.

Семь. волков подают Юскюзеку  золотую  чой-чойку  с  крепким  чаем,  золотой

поднос с жирным кушаньем. Юскюзек, поел.

     - Не хотите ли теперь на свой скот взглянуть? Юскюзек вышел из  пещеры.

Сытый буланый конь опустил ему  на  плечо  свою  шелковистую  гриву.  Корова

пришла с приплодом; коза скачет, бородой трясет.

     - Что подарить вам? - спрашивают волки.

     - Если не жаль, дайте щенка, что валяется у вас под порогом.

     Семь серых волков, как один, спиной повернулись, тяжелую слезу уронили.

     - Берите собаку.

     С розовой каменной россыпи,  от  вечно  цветущей  белой  черемухи  ушел

Юскюзек. Шел по зыбким болотам, поднимался на крутые  горные  перевалы.  Шел

серым степным песком. Но дороги домой не видно. Юскюзек сел на пень и закрыл

глаза.

     - Приди, смерть! Меня, голодного, ты легко победишь.

     Но смерть не пришла. Открыл глаза Юскюзек. Что такое? Стоит  перед  ним

поднос. На подносе сыр и  мясо.  Поел  Юскюзек,  отдохнул,  накормил  щенка.

Встал, а перед ним голубая долина и под мышкой у ледяной горы  круглый,  как

сердце, аил. Юскюзек зажег в темном аиле веселый костер и видит: через  край

деревянной чашки льются розовые сливки, над  очагом  в  медном  котле  кипит

густо заваренный чай. Кто это приготовил?

     Юскюзек лег на козью шкуру, закрыл глаза.

     Всю ночь и все утро лежал не шевелясь. Солнце из-за гор давно вышло,  а

Юскюзек все лежит.

     В полдень желтый щенок заскулил, завозился. Взвыл  раз,  взвыл  другой,

встряхнулся, и упала собачья шкура. Девушка к очагу подошла. Ре серьги - как

две луны.

     Брови бархатно-черные. Золотые косы нежно сияют.

     Юскюзек схватил собачий мех, а  красавица  ударилаладонями  по  круглым

коленям. Открытые глаза полны слез.

     - Отдайте мне мою шкуру! Юскюзек на оба колена пал.

     - Грязными пальцами вас тронуть нельзя. Вопроса вам задать я  не  смею,

почему вы собакой стали.

     - Караты-хан хотел меня в жены взять. Чтобы  избавиться  от  него,  мои

братья обернулись волками, а я  собакой.  Зовут  меня  Алтын-Чач  -  Золотые

Волосы. Отдайте мою шкуру.

     Юскюзек спрятал собачью шкуру в золотой ящик, запер в железный сундук и

все это опустил в деревянный ларь.

     Вот как-то раз у  Караты-хана  пропал  белый,  как  молоко,  жеребец  с

четырьмя ушами. За жеребцом убежал табун молочно-белых  кобылиц.  Караты-хан

сам поехал искать их.  Куда  только  взгляд  может  достичь,  всюду  смотрел

Караты-хан: белого табуна не увидел. Уже хотел повод обратно  повернуть,  но

вдруг заметил он на краю голубой долины, под мышкой у  ледяной  горы,  тихий

свет.

     Присмотрелся Караты-хан: огонь выходит из маленького, как сердце, аила.

Подобрал Караты-хан полы шубы хлестнул восьмигранной плетью своего иноходца.

Как стрела из тугого лука полетел бурый конь.

     - Э-эй! - вскричал Караты-хан. - Чей аил горит?

     Юскюзек с испугу позабыл достать собачью шкуру. Алтын-Чач выбежала  как

была.

     И понял Караты-хан: не луна светит, не аил горит,- это волосы Алтын-Чач

отражают утреннюю зорю.

     Подобно низкой горе сдвинулись брови Караты-хана. Как бурная река  рвет

берег, так разорвал, искусал  он  свои  губы.  Повернул  повод  коня  и,  не

оглядываясь, позабыв о своем табуне, проскакал в свой белый дворец.

     Он не может на трон сесть: трон будто раскаленный камень.  Он  есть  не

может: будто кость застряла в горле. Из круглой сумки достал бумагу  и  стоя

написал:

     "Я, хан Караты-каан, владеющий всеми народами Алтая, бесчисленным белым

и  красным,  рогатым  и  однокопытным  скотом,  вызываю  тебя,  безлошадного

Юскюзека, на великий подвиг.

     Если ты достанешь из орлиного  гнезда  золотое  яйцо,  то  мои  народы,

говорящие на шестидесяти разных языках, твоими будут. Мой  скот  шестидесяти

мастей я тебе отдам.

     Но если я, хан Караты-каан, тебя в аиле найду, Алтын-Чач  моей  станет.

Твою голову отрублю - к твоим ногам приложу, твои ноги  отрежу  -  к  голове

приставлю.

     Эту грамоту писал я, хан Караты-каан, ездящий на темно-буром коне".

     На краю дымохода во дворце всегда сидели два ястреба.

     - Быстрее слов летите!  -  сказал  им  Караты-хан.  Ястребы,  прихватив

клювами грамоту, устремились к маленькому аилу, бросили письмо и улетели.

     Алтын-Чач  прочла  грамоту.  Лицо  ее  два  раза  потемнело,  два  раза

побелело.

     - Караты-хан велит тебе за золотым яйцом к орлиному гнезду идти.

     С того дня Юскюзек днем без отдыха, ночью без сна шел. Таяли  дни,  как

снежинки. Годы, как змеи, ползли. Летом солнце ему плечи жгло. Когда снег за

ворот падал, он зиму узнавал. Шел он, все шел  -  и  вдруг  растаяла  черная

туча. Бронзовый тополь с девяноста девятью сучьями  перед  Юскюзеком  стоит.

Из-под корней тополя глядят глаза змеи. На вершине тополя в большом гнезде -

два орленка.

     Юскюзек отвел от ледяных зрачков змеи свои теплые глаза. Натянул черный

лук.  Концы  лука  сошлись.  Юскюзек  спустил  стрелу.  Три  змеиные  головы

покатились в три конца земли. Из змеиной крови  черное  море  налилось.  Как

вечная большая гора, тело змеи на берегу лежит.

     - Потухший костер кто  раздул?  Мертвых  нас  кто  оживил?  -  крикнули

орлята.

     Юскюзек вышел из-за тополя.

     Орлята выпростали голые крылья. Юскюзек  ухватился  за  них,  и  орлята

подняли его в гнездо.

     Луна всходила - Юскюзек с  орлятами  мясо  варил,  трубку  курил.  Луна

таяла - Юскюзек с орлятами песни пел. Сколько раз вставало  солнце,  они  не

считали. Только когда страшный ветер подул, замолкли орлята.

     - Это наш отец и мать крыльями машут. Густой, буйный дождь пролился.

     - Это отец с матерью по нас плачут. Над горами, над  реками,  над  всем

широким Алтаем распластались два крыла, это Каан-Кередэ орел  летит.  И  еще

два крыла над всей землей распахнулись отвосточного конца неба до западного:

это летела Каан-Кередэ мать.

     - Чем в гнезде пахнет?- крикнули птицы Каан-Кередэ.

     Как спущенные с тетивы, они рванулись вверх.

     - Кто в гнезде сидит?

     - Отец, мать, под тополь взгляните! - просят птенцы.

     Каан-Кередэ увидели под тополем труп трехглавой змеи.  Они  пали  вниз,

как сброшенные сверху мечи.

     Три раза убитую змею глотнули, три раза выплюнули.

     - Какой богатырь врага победил?

     - Пока ваше сердце не успокоится, пока желудок несогреется, пока  клювы

не высохнут, не покажем, - отвечают птенцы.

     - Верные наши орлята, богатыря покажите!  Мы  его  когтем  не  зацепим,

клювом не тронем.

     Орлята медленно крылья расправили. Робкими глазами смотрел  Юскюзек  на

больших орлов, Каан-Кередэ отец взъерошил перья. Каан-Кередэ  мать  страшным

клекотом заклекотала. Страшным клювом рванула шубу Юскюзека, увидела на  его

голом плече четыре глубоких шрама. Четыре раза простонала Каан-Кередэ.

     - Когда-то из глубокой пропасти я спасла тебя, Юскюзек. На твоем  плече

след моих когтей. Теперь ты орлят наших спас. Что хочешь? Зачем пришел?

     - Караты-хан велел мне из вашего гнезда золотое яйцо украсть.

     - Мы с Караты-ханом друзьями не были, - отвечают Каан-Кередэ.  -  Разве

станет он свое добро в чужом гнезде хранить! Золотого яйца у нас нет.

     Тут молодые кости Юскюзека окрепли. Его голос мужским  стал.  От  гнева

смуглое лицо его посинело.

     - Если позволите, - сказал Каан-Кередэ отец, - я отнесу  вас  к  вашему

стойбищу.

     Сел Юскюзек на широкую спину Каан-Кередэ отца. Вцепился в темные перья.

Как летел, не видел. Сколько летел, не понял. Куда попал, сам не  знает.  На

этом стойбище никогда не бывал.

     В пустом поле только один развалившийся шалаш стоит. В шалаше - черный,

гнилой старик. Передние зубы у старика выпали.  Усы  побелели.  Ноги  крепко

спутаны тугим ремнем. Шея зажата деревянной колодкой.

     - Откуда ты, милый мальчик, пришел?

     Дал старик Юскюзеку ломоть курута', угостил его молоком. Поздно вечером

к шалашу подошла старуха. Хотела курут пожевать - не  нашла.  Хотела  молока

попить - чашка пуста. Подняла старуха деревянный костыль и стукнула  старика

по голове:

     - Последний кусок проходимцу отдал! Как теперь будем жить?

     - Шибко не брани меня, старуха. Жив ли, умер ли наш сын, мы не знаем. Я

этого голодного накормил, - может быть, и нашего сына люди не оставят.

     В полночь старик уснул.

     А старуха, думая о молоке и куруте, заснуть не может.

     -Курут - сыр, приготовленный из творога, оставшегося после гонки араки.

Плитку этого сыра сушат над костром в дыму.

     Со злобой взглянула она на голую спину Юскюзека. Увидела родимое пятно.

Встала старуха, старика трубкой тычет. Старик проснулся, потускневшие  глаза

налились слезами.

     - Э-эй, мальчик, юноша! Проснись! Ты огонь наших глаз. Ты  кровь  нашей

груди. Ты наш единственный  сын.  Тебе  только  год  был,  когда  мы  подать

Караты-хану не смогли уплатить. Нас поймали, связали, далеко увезли.  С  тех

пор о тебе не слышали. Свою смерть мы на девять лет  оттянули.  Хотели  хоть

перед смертью тебя увидеть. Юскюзек поцеловал горячими губами  сморщенныйрот

отца, черные губы матери. Твердыми ладонями погладил их белые волосы.

     Старики как сидели - так  вечным  сном  спят.  Из  дому  Юскюзек  вышел

дитятей. Из орлиного гнезда юношей  улетел.  Теперь  Юскюзек  зубы  стиснул,

выпрямил плечи. Он возмужал, созрел, человеком стал.

     Караты-хан ночью не спит. Днем не спит. Все времяна ходу живет. Он ждет

вести о гибели Юскюзека, хочет скорее жениться на Алтын-Чач.

     - Эй, раб! Ступай в сердцеподобный аил. Посмотри,плачет там или смеется

Алтын-Чач. В тот же день обратно вернись, мне правду скажи.

     Пятясь, вышел раб из дворца. Быстрее темно-бурого иноходца устремился к

аилу Юскюзека. В тот же день вернуться ему приказал Караты-хан. Раб  спешил.

Раб не останавливался. Раб одним глазом взглянуть хотел-и обратно бежать. Но

только полглазом увидал он Алтын-Чач  -  и  забыл,  зачем  шел.  Рот  широко

открыл, не мигая на Алтын-Чач смотрит.

     Волосы ее золотые, как осенние березы. Ресницы -густая хвоя.

     День сидел и ночь сидел раб у раскрытой двери Он не  знал,  зачем  шел.

Забыл, куда должен идти.

     На второй день земля и небо покачнулись. Черный вихрь ударил. Как сухой

лист, взлетел вверх аил Юскюзека. Ездящий  на  темно-буром  коне  Караты-хан

раба за косу схватил.-Ты как смеешь смотреть на Алтын-Чач?

     Намотал Караты-хан косу раба на свою медную руку и перебросил его через

две горы...

     С сердцем холодным, как вечный камень, с черным сердцем вернулся  домой

Юскюзек.

     - А, это ты, Юскюзек! Где золотое яйцо? Ременной плетью ударил Юскюзека

Караты-хан.   Питающийся   человеческой   кровью   Караты-хан!   -   крикнул

Юскюзек.-Хвастаясь  силой,  не  бей  слабого.  Злым  языком  молчаливых   не

оскорбляй. Под худым седлом  ходит  добрый  конь.  Под  рваной  шубой  может

оказаться богатырь непобедимый.

     Схватил тут Юскюзек Караты-хана за соболий вороти стащил с темно-бурого

коня.

     Караты-хан обеими руками обхватил Юскюзека.  Началась  великая  борьба.

Семь лет тягались. По щиколотку уходили их ноги в землю на твердом камне. По

колено увязали в рыхлой почве. Ни один не упал. Ни одни  не  коснулся  земли

рукой. Девять лет боролись. Земля дрожала от их борьбы.  Горы  прыгали,  как

сарлыки', а холмы, как лани. Озера вышли из берегов. Реки бросались с  камня

на камень в разные стороны.

     Вот Юскюзек уже тронул землю левой рукой и правымколеном тронул.

     - Эй, братья волки! Ой, орлы Каан-Кередэ, помогите! Раскинув крылья над

горами и долинами, прилетели орлы. Серые волки,  как  серые  вихри,  в  семь

глотков сожрали темно-бурого иноходца, семь раз выплюнули. Орлы  Каан-Кередэ

железными когтями подцепили Караты-хана, унесли его на дно неба  и  сбросили

оттуда на вечный горный ледник. Собакам  куска  мяса  не  осталось  от  тела

Караты-хана. Иголкой раз поддеть не осталось  куска  от  шкуры  Караты-хана.

Ветер развеял прах его, словно пыль.

     Как с тех пор жили Алтын-Чач и Юскюзек, что сталос семью  волками,  где

теперь птицы Каан-Кередэ, никто мне не мог рассказать.

      Сказки в обработке П. Кучияка

     Хан Сары-каан

     Жил на Алтае хан Сары-каан. Скота у него - как муравьев в  муравейнике.

Богатства его, подобно высокому берегу, окаймляли аил. А сам  хан  Сары-каан

горькое от сладкого различить не мог, черное с бурым путал.

     Вот раз хан Сары-каан посылает своего раба:

     - Узнай, кто у моей жены родился.

     Пошел раб, видит - девочка. Испугался он, идет  домой  и  думает:  "Как

быть? Скажу: "Сын" - хан Сары-каан поверил бы, да ему люди  объяснят,  тогда

мне за ложь голову долой. Скажу: "Дочь-за дурную весть  все  равно  шею  под

топор".

     Пришел домой.

     - Ну, - кричит хан Сары-каан, - кто родился? Говори скорее!  Пусть  мои

уши порадуются.

     Раб не может рта раскрыть.  Подол  старой-  овчиной  шубы  по  коленкам

хлопает. Шапка в руках дрожит. Коса на левое ухо свесилась. Зубы стучат, как

в большой мороз.

     - Де-евочка...

     - А я говорю - сын, значит сын. Где мои палачи? Прибежали палачи,  раба

ремнем скрутили. Тут вдруг перепелка прилетела, хану на голову села.

     - Эй, раб, взвыл хан Сары-каан, - сейчас же перепелку поймай!

     Развязали ремни палачи. Раб протянул руку к перешелке.

     - Глупый ты. глупый! - засмеялся хан Сары-каан. - Кто же  птицу  руками

ловит? Возьми железную кувалду и ударь.

     Хан Сары-каан строго приказал. Раб не смеет ослушаться. Кряхтя,  обеими

руками  кувалду  поднял.  Размахнулся.  Перепелка  свистнула  и  улетела,  а

железная  кувалда  всей  своей  тяжестью  опустилась  на  голую  башку  хана

Сары-каана.

     Сказки в обработке П. Кучияка

     Семь братьев

     Где, ласково разговаривая, семь тихих ручьев в одну бурную реку  текут,

на подоле семи высоких гор давным-давно жили семь братьев.

     Братья скота не водили. А было  у  каждого  вместо  лошади  по  медному

костылю толщиной в обхват.

     Как звали отца, вскормившего их, - никто не знает.

     Какая мать родила их, - никому неведомо.

     Имен у братьев не было. Они звали друг друга:

     - Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой.

     Шесть старших братьев были женаты. Седьмой  жил  один.  Вот  раз  ночью

Первый сказал:

     - На семи горах, на берегах семи рек, в семи лесах - нигде  кругом  нас

человека нет. А в небе звезд полно. Стоят они большими и  малыми  стойбищами

от края до края. Звезду, что ли, посватать  нам  для  Седьмого?  В  стойбище

Улькер-каана-созвездие Плеяд- есть подходящая. Зовут  ее  Золотая  Радуга  -

Алтын-Солоны.

     Открытые веки не успели сомкнуться, сказанное слово еще  не  слетело  с

губ,  а  братья  уже  взяли  в  руки  медные  посохи  и  зашагали  вверх,  в

Улькер-каан- в звездное стойбище.

     Поднялись на белую мраморную гору, на синюю гору  взошли.  На  гору  из

черного камня встали. Небо у  них  лежит  на  плечах.  Звезды  ходят  совсем

близко. У маленьких звезд - золотые глаза, у больших  -  глаза,  как  пламя,

желтые. Старые звезды ходят в длинных золотых шубах. Молодежь - в куртках из

бронзы. С медных шапок шелковые кисти свисают. На серебряных шапках -  кисти

из жемчуга.

     Стоят братья. Стоят, что делать - не знают.

     - Однако, - сказал Седьмой, - мне, человеку  без  имени,  не  даст  хан

Улькер-каан свою дочь.

     - Ох-ха! - отвечает Первый.  -  Отец  и  мать  не  оставили  нам  имен.

Придется самим себе имя добыть.

     Сказал и сел на землю. Взял в руки деревянный топшур.  Тронул  пальцами

две струны. Покашливая, горло прочистил и запел сказку. Легкая туча вышла на

дно неба. Теплый дождь пал. Теплый-теплый ветер  подул.  И  на  ворот  певца

трехцветная радуга встала.

     Охнули братья и крикнули в один голос:

     - Кайчи-Мерген - Меткий  сказитель  -  вот  твое  имя.  Теперь  очередь

второго брата. Второй раздвинул ладонью высокую траву.

     - Здесь, - говорит, - на этом месте, семь лет назад бежала росомаха,  я

ее сейчас догоню.

     Пущенная стрела не успела слететь с тетивы, а второй брат  уже  обратно

идет, росомаху тащит.

     - Ты - Тюгурук Проворный. Так и будем тебя звать.  Третий  брат  встал,

сузил глаза, ладонью от солнца прикрыл. Посмотрел кругом: на дне серого неба

он увидел семь серых гусей. Снял с плеча еловый сук, натянул ременную тетиву

и разом отпустил. Таволожная стрела семь серых гусей убила. На одной  стреле

семь серых гусей мертвые висят.

     - Адучи-Мерген - Меткий стрелок- вот кто ты! Четвертый брат как был  на

боку,  так  и  остался.  Только  голову  повернул,  вытянул  губы,  хлебнул,

восточное озеро и плюнул его на запад.

     - Водяной - Суучин-Мерген - твое имя.

     Пятый брат, усмехнувшись, обнял левой рукой круглую сопку, поднял ее  и

поставил в долину.

     - Повелитель гор - Туу-Юзер - ты у нас.

     - Ой! - закричал вдруг шестой брат. - Ой, братья мои! Пока мы тут имена

себе ищем, нашу Алтын-Солоны едет сватать на сером,  как  железо,  коне  сын

небесного царя Тенери-каана, молодой Темир-Мизе,  богатырь)  В  Улькер-каане

пируют. Лошади у коновязей топают, фыркают, ржут.

     - Тер-Тындууш - Далеко слышащий - будем звать тебя,- сказали братья.

     Седьмой брат хватил кулаком  каменную  скалу.  Как  ножом  рассеченная,

упала скала на две стороны. Седьмой сгреб осколки в  кулак  и  вонзил  их  в

черный утес.

     - Таш-Оодор - Разрушитель камней - вот кто  ты,  -  сказали  братья  и,

стукнув костылями, двинулись к стойбищу Улькер-каана.

     Почуяв братьев, захрапели кони у коновязи. Оборвав удила, они  умчались

в разные стороны. Золотая семигранная коновязь пустая стоит. К  семи  граням

золотой коновязи братья прислонили семь медных костылей.

     Услыхав братьев, псы, прикованные к золотым  цепям  сели  на  хвосты  и

завизжали, как слепые щенята.

     Братья вошли в золотой дворец.

     Во   дворце   полно   народу   сидит.   Увидел   братьев    семиголовый

Дельбеген-людоед и загрохотал:

     - А-а-а, хороший ужин сам ко мне на своих ногах пришел!

     Ездящий на сине-сером коне Кобон-Очун  силач  вынул  изо  рта  железную

трубку, сплюнул через правое плечо и опять трубку в рот сунул.

     На сером, как железо, коне ездящий,  сын  небесного  царя  Тенери-каана

Темир-Мизе богатырь даже не обернулся.  Кисточка  на  его  лисьей  шапке  не

шелохнулась Длинная коса как висела над левым ухом, так и висит.

     Сам хозяин хан Улькер-каан был в переднем  углу  Он  сидел  на  золотом

троне с тремя ступеньками. Глаза - как спокойные озера.  Нос  -  как  ровная

гора. Брови -точно горбатые утесы. Усы откинуты за плечи. Бород ниже груди.

     - Безлошадные бродяги, бездомные братья!  Не  смей  те  входить  в  мой

аил! - сказал Улькер-каан.

     Семь дней стояли семь братьев у золотой двери Улькер-каан не  хотел  их

слов слушать. Их араку к губам не подносил. Братья спрятали шапки под мышки,

вежливо, с поклонами еще и еще  раз  араку  предлагают.  Улькер-каан  только

посмеивается:

     - Костер из двух деревьев  жарко  будет  гореть.  Детям  двух  небесных

каанов хорошо будет жить. А вы, семеро, мой дворец не поганьте, гостей  моих

не смешите.

     Однако семь братьев стоят, как семь красных быков.  Семь  костылей  как

семь красных коней.

     - Ну ладно, - вздохнул Улькер-каан, - если вы смеете свататься  в  один

день с семиголовым Дельбегеном,  с  Темир-Мизе  богатырем,  с  Кобон-Очуном,

посмейте добыть черного марала, у которого на  рогах  шестьдесят  отростков.

Живет тот марал у берега шести морей, у подола  шести  гор  с  шестьюдесятью

отрогами, на шестьдесятшестом утесе.

     Прежде всех встал с белой  кошмы  семиголовый  Дельбеген.  Выскочил  на

зеленое поле, поймал своего синего быка, ухватился за могучие рога и вскочил

в   седло,   чеканенное   серебром   и   бронзой.   Прежде   всех    ускакал

Дельбеген-людоед. Его синий бык на семь дней впереди всех коней скачет.

     За быком  опешит  серый,  как  железо,  конь  Темир-Мизе  богатыря.  На

сине-сером коне Кобон-Очун силач едет.

     Семь пеших братьев на семь медных костылей опираются. Семь  братьев  на

семь месяцев позади всех идут.

     Далеко ли, близко ушли, а только семь братьев уже на семь дней  впереди

всех идут. Людоед Дельбеген от злости совсем коричневый стал. У синего  быка

рога - как вывороченные корни колодника. Вот-вот догонит  людоед  братьев  и

съест. Тер-Тындууш уже слышит дыхание людоеда.

     - Не бойтесь, братья мои, - сказал Суучин-Мерген. Сказал и выплюнул  на

дорогу Черное озеро.

     Но Тер-Тындууш слышит топот серого,  как  железо,  коня,  слышит  свист

восьмигранной нагайки Темир-Мизе богатыря.

     -Не бойтесь, братья  мои,  -  сказал  Туу-Юзер  и  выставил  на  дорогу

лесистую гору.

     Тер-Тындууш слышит серебряный звон сбруи сине-серого коня. Слышит,  как

пыхтит железная трубка Кобон-Очуна.

     Тут Таш-Оодор схватил горсть скал и опрокинул их вверх корнями.

     А Тюгурук Проворный уже взбежал на шесть  гор,  на  шестьдесят  утесов.

Спасаясь от крика, каким кричал Тюгурук, убегая  от  топота,  каким  Тюгурук

топал, марал выскочил на шестьдесят шестой отрог шестидесятого  утеса.  Выше

гор увидел Адучи-Мерген зеленые рога  с  шестьюдесятью  отростками.  Снял  с

плеча железный лук. На оба колена положил. Оттянул  большим  пальцем  правой

руки туго скрученную тетиву. Лопатки его за спиной сошлись. Щеки покраснели.

Не моргнув, спустил с лука стрелу. От большого пальца  дым  пошел,  пламенем

вспыхнула стрела и, пронзив черного марала, улетела в  Улькер-каан.  Хорошо,

что Тюгурук Проворный успел поймать эту горящую стрелу. Не то сгорело бы  от

нее все стойбище.

     Черный марал упал на передние колени. В глазах его - опрокинутые  горы.

Красная пена течет изо рта.

     Первый брат вынул из-за пояса острый топор,  размахнулся  и  отсек  лоб

марала с большими теплыми рогами. Семь братьев вынули из ножен  семь  ножей,

наточили твердые лезвия о каменную  скалу.  Остроотточенным  ножом  прошелся

старший брат по груди марала, по его четырем ногам. Шесть братьев,  подцепив

шкуру, содралиее так чисто, что даже сорока не нашла бы на коже клочка мяса.

     Из этой черной шкуры братья сшили аркыт' для  кислого  молока.  Большие

рога воткнули в землю против дворца хана Улькер-каана. И стояли  рога  перед

золотой дверью, как коновязь из железного тополя. Черный  аркытлег  к  ногам

хана Улькер-каана, как черная долина с шестью ушами.

     От этих подарков не посмел отказаться Улькер-каан.

     Один глаз он к луне скосил, другой - к солнцу. Прямо в глаза братьям не

смотрит.

     - Надо, говорит, - других богатырей подождать. Может быть, не вы марала

убили?

     Уехавший на семь  дней  вперед  семиголовый  Дельбеген-людоед  вернулся

через семь лет.

     Через десять лет приехал на своем сером, как  железо,  коне  Темир-Мизе

богатырь. С ним рядом на серо-синем коне скакал Кобон-Очун  силач.  Их  лица

были, как земля, черные. Песок скрипел на зубах.

     - Я рад вас видеть, - поклонился богатырям Улькер-каан. - Все вы  живые

с охоты вернулись. Кому из вас дочь отдать - не знаю.

     Вздохнул, голову опустил. Глаза будто туман заволок.

     - Кто может спеть сказку, чтобы листья распустились  на  сухом  дереве,

чтобы с сухой земли цветы поднялись?

     - Я могу! - заревел из семи глоток семиголовый:

     Дельбеген.

     От  его  пения  птицы  побросали  гнезда,  звери,  оставив.  детенышей,

ринулись из леса, убегали через  горы,  реки  переплывали.  Скот  умчался  с

пастбища, люди попрятались. Свежие листья пожелтели. Золотые травы поблекли.

     - Однако  вы  очень  плохо  поете,  -  сказал  наконец  Дельбегену  хан

Улькер-каан. - Замолчите, пожалуйста.

     Белого скота моего не гоните. Людей не пугайте. Землю мою не сушите.

     Дельбеген от стыда синим стал, как его синий бык.

     Быстро вскочил в широкое седло и пустил быка во всю прыть.

     Теперь  запел  сын  небесного  царя  Тенери-каана,  молодой  Темир-Мизе

богатырь, ездящий на сером, как железо, коне. Кобон-Очун силач  стал  с  ним

вместе петь. От их пения уснули птицы на ветках. Звери где  стояли,  там  и.

легли. Люди храпят, где сидели. Уснули быки.  Лошади  уснули.  Все  шестьсот

шестьдесят шесть гор крепко спят.

     - Ваша сказка совсем никудышная,  -  рассердился.  хан  Улькер-каан.  -

Сейчас же замолчите!

     Кобон-Очун и Темир-Мизе друг на друга не смотрят. Собираются домой.

     Кайчи-Мерген взял свой топшур. Густую песню  протяжно  запел.  Пугливые

птицы к стойбищу прилетели слушать. Дикие звери у стойбища  стоят,  слушают.

Народ со всех семисот гор Алтая,  с  шестидесяти  холмов  пришел,.  слушает.

Лесные деревья, прислушиваясь, склонили  вершины.  Сухой  валежник,  шелестя

прутьями,  повторил  сказку  сухим  листьям.  На  сухостое  почки   набухли,

треснули,  и  зеленые  листья  к  певцу  повернулись.  С  сухойземли   цветы

поднялись. Слов нет - красивая получилась. песня. Дождь с  неба  пал.  Ветер

подул, и трехцветная радуга, изогнувшись, уперлась в плечи Кайчи-Мергена.

     Увидел! это Улькер-каан. Колени его ослабели. Нижняя  губа  вытянулась.

Слова сказать не может. Слезы, не переставая, текут. Четыре дня  слушал,  не

опускал головык подушке. Не брал в руки чашки с едой.

     -Этих семерых братьев я не могу победить.

     Украшенная лунным светом, вышла из-за шелковой занавески девица Золотая

Радуга-Алтын-Солоны. Волосы  ее,  как  золотоцвет,  желтые.  Глаза  -  ягоды

черемухи.  Белая  и  кудрявая,  как  молодая  березка,  стояла  у   шелковой

занавески, прямая, как игла.

     Таш-Оодор  пал  на  правое  колено   и,   крепко   ухвативправую   руку

Алтын-Солоны, сказал сквозь стиснутые зубы:

     -Отныне мы неразлучны!

     - Всегда вместе будем, - ответила Алтын-Солоны. Таш-Оодор поднял ее  на

руки, покачал и сунул вкарман. Обхватив свои медные  костыли,  семь  братьев

пошли к своим аилам.

     Крепко, злобно  ударил  своего  серого,  как  железо,  коня  Темир-Мизе

богатырь. Конь вскочил в небо.

     - Не   горюй,   Темир-Мизе,   сын   мой,   -   сказал   небесный   царь

Тенери-каан.-Этим братьям житья от нас не будет.

     Хан Улькер-каан тут же рядом с Тенери-кааном сидит.  Юн  от  злости  до

крови прокусил нижнюю губу. Лодыжкуна левой  ноге  свихнул.  Слезы  из  глаз

падают на землю густым дождем.

     А семь братьев играют свадьбу. Адучи-Мерген принесс охоты самых  жирных

зверей, самых вкусных птиц! Суучин-Мерген  превратил  все  озера  в  горячую

араку. Туу-Юзер строит из самых красивых гор  высокий  аил.  Тюгурук  обежал

весь Алтай семьдесят семь раз. Все семьсот народов Алтая созвал на  свадьбу.

Кайчи-Мерген сидит день и ночь - сказку поет. Вдруг  Тер-Тындуушстал  белый,

как облако:

     - Ой, беда! На нас идет небесное войско. Впереди всех хан  Улькер-каан.

За ним сын Тенери-каана Темир-Мизе богатырь верхом  на  сером,  как  железо,

коне.

     Семь братьев не знают, что делать. Как спастись?

     С неба пролился горячий огненный дождь. Упало яркое звездное пламя.

     Повелитель гор Туу-Юзер поднял ледяную вершину.

     Братья заползли под ледник. Но огненный дождь падал и падал, и три слоя

льда на три части раскололись. Туу-Юзер сорвал с семидесяти вершин Алтая все

семьдесят ледников. Сложил их в семьдесят рядов. Но огненный звездный  дождь

все шел и шел, и один за одним  таяли  семьдесят  ледников,  стекая  бурными

реками. Тут братья встали и сурово крикнули:

     - Не даете нам на земле жить? Ладно! Мы поживем на небе.

     С тех  пор  их  пастбище-Большая  Медведица-лежит  у  золотого  кола  -

Полярная звезда. Улькер-каан - созвездие Плеяд - до сих пор  все  еще  хочет

отнять у семи братьев свою дочь Алтын-Солоны. Открыто воевать они не  смеют,

а все пробуют зайти сзади. Да братья осторожны. Всегда поворачиваются  лицом

к Улькеру.

     Так вечными противниками стоят они друг против Друга.

      Сказки в обработке П. Кучияка

     Добрая кедровка

     Жил горбатый медведь. Он был настоящий лентяй.  Увидел  однажды  спелую

шишку, и тут же у него заныло плечо, под мышкой колоть стало.

     - Как я, больной, на кедр влезу?

     Ходит вокруг. Через мелкие колоды шагает. Увидит колоду покрупней  -  и

прямо по ней идет: ему лень шагнуть повыше. Вдруг: стук! - шишка сама  упала

медведю на темя. С темени к ногам.

     -Вот это ловко!-оказал медведь и посмотрел вверх, не упадет ли еще что?

     - Ой, великий медведь, - пискнула рябая кедровка, - я вам лучшую  шишку

бросила.

     Перья у кедровки взъерошились,  голос  дрожит.  Она  сидела  на  ветке,

клевала орехи, уронила шишку, шишка стукнула медведя.  Испугалась  кедровка,

не знает, как оправдаться.

     - Я все лето, всю осень эту шишку  вам  берегла.  Очень  рада,  что  вы

пришли. Еще десять шишек могу вам спустить.

     - О-о, яйла! Вот гостеприимная птица! Спасибо тебе!..

     От этой похвалы кедровка совсем счастливая стала.

     Ведь она не  один  раз  теряла  шишки.  Их  подбирали  мыши,  бурундук,

человек. И никто ей спасибо не говорил. А медведь хрустит орехами да урчит:

     - Мы теперь с тобой друзья. И дети наши пусть дружат.

     Что еще говорил медведь, никто не понял, потому чторот у него был набит

орехами. С тех пор он подружился с кедровкой.

     Уж давно видел медведь, как посреди чистой поляны растет молодой  кедр,

как наливаются, зреют его темные шишки. Теперь к осени  они  стали  тяжелые,

словно свинец. Ветки кедра от тяжести гнутся к земле. Совсем просто было  бы

эти шишки сбить, да собирать лень.

     - Помоги мне, кедровка!

     -Ох, дядя, здесь трава шибко густая.  Мне  одной  не  управиться.  Если

позволите, я позову свою родню. - Зови!

     Кедровка взлетела на вершину лиственницы, раза два крикнула, и  все  ее

родные, все знакомые слетелись на поляну. А медведь свое дело  знает:  шишки

бьет. Бьет и бьет. Когда на кедре не осталось ни одной  шишки,  медведь  сел

отдохнуть. Глядит - на поляне ни птиц  не  видно,  ни  орехов.  Только  одна

гнилая шишка у задней левой ноги валяется. И к этой последней  шишке  добрая

кедровка тоже не постыдилась подлететь. Схватила и унесла.

     - Тьфу! - плюнул медведь. - Ешьте мои орехи, ешьте! Сколько  бы  вы  ни

съели, все равно к зиме ложки крови в вашем теле не наберется, куска мяса  с

большойпалец на костях не вырастет. А я был жирный, зимой еще толще буду.

     В самом деле, медведи всегда жиреют  к  зиме.  А  кедровка,  сколько  б

орехов она ни съела, все никак не может поправиться.

     Сказки в обработке П. Кучияка

     Обида марала

     Стал медведь стар. А у лисы  только  впервые  мех  засеребрился,  хвост

пушистый вырос. Вот пошла лиса к волку:

     - Ах, дядя волк, какое горе, какая беда!  Наш  медведь-зайсан  умирает.

Его золотистая шкура поблекла. Острые зубы сгнили. В лапах силы нет.

     - У-у-у! - завыл волк. - Кто теперь зайсаном будет?

     - Я думаю, дядя, - проверещала лиса, - кто моложе, кто  красивее  всех,

тот зайсаном должен быть. А сама лапкой шерсть чешет, языком охорашивается.

     - Ладно! - сказал волк. - Собери всех зверей на совет.

     Где девять рек соединились, у подножия девяти гор, над быстрым  ключом,

стоял мохнатый черный кедр. Сюда  все  звери  пришли  на  совет.  Свои  шубы

показывают, зубы пробуют. Кто красивее всех - не могут решить.

     - Всяк по-своему хорош! - проурчал старик медведь.  -  Чего  шумите?  Я

спать хочу. Пошли вон!

     Звери поднялись, стали коней седлать. Уже хотят по домам ехать, но  тут

высоко на горе показался марал. Поднятые лапы зверей не успели опуститься, а

марал уже под кедром стоит. От быстрого бега не вспотела его гладкая шерсть.

Не заходили тонкие ребра.  Спокойно  сияют  большие  глаза.  Розовым  языком

коричневую губу чешет. Зубы белеют, смеются. Все звери увидели тонкую  морду

марала. Уши его - как лепестки цветов. Рога - как бархатные стебли. Медленно

встал старый медведь, чихнул, черной лапой глаза от солнца спрятал,  разинул

пасть, но ничего не  успел  сказать,  потому  что  лиса  выбежала  вперед  и

затявкала:

     - Хорошо ли живете, благородный марал? Видно,  ослабели  ваши  стройные

ноги? Широкая грудь, наверно, больна? К этому кедру  белки  первыми  пришли,

кривоногая росомаха давно здесь. Только вы, марал, так опоздали.

     От стыда марал низко опустил свою ветвистую голову.  Потом  поднял  ее.

Мохнатая грудь колыхнулась, и зазвенел его голос, как тростниковая свирель:

     - Почтенная лиса! Белки на  этом  кедре  живут,  росомаха  на  соседнем

дереве спала, а я девять хребтов миновал, девяносто девять рек переплыл.

     Усмехнулся  старый  медведь,  сгреб  мохнатой  лапой  красную  лису   и

перекинул ее через восемь гор.

     - Эта лиса, - сказал медведь, - в  моем  аиле  хочет  жить,  кривоногая

росомаха тоже в красавицы лезет. Пожалуйста,  благородный  марал,  займи  ты

почетное место.

     Повернул марал голову. Его рога в лучах солнца будто прозрачные  стали,

словно маслом налились. А лиса уже здесь:

     - Ох-ха-ха! Марал большой чин получил. Это довольно  стыдно.  Сейчас-то

он красив, а посмотрите  на  него  весной!  Голова  безрогая,  комолая,  шея

тонкая, шерсть висит клочьями, сам ходит скорчившись, от ветра шатается.

     Бурый марал слов не нашел. Из черных глаз упали жгучие слезы. Эти слезы

прожгли щеки до кости, и кости погнулись.

     В память той горькой обиды  у  потомков  марала  под  влажными  глазами

темнеют две глубокие впадины.

      Сказки в обработке П. Кучияка

     Серый воробушек

     Давно-давно на голубом Алтае жил Байбарак, пребогатый бай. Скота у него

в долинах было - как муравьевна муравейнике. Рабам своим Байбарак  счета  не

знал. Был он жадный и злой. Если чужая собака к его стойбищу подбегала кость

погрызть, он ту  собаку  на  месте  убивал.  Если  путник  на  его  пастбище

останавливался коня покормить, он того путника плетьми порол.

     Был у него пастух Кодурлу. Лето и зиму пае отару  овец.  Под  дождем  и

снегом, под ветром и знойным небом  пастух  постарел  -  крепкие  кости  его

ослабели, зоркие глаза притупились, ноги передвигать сил не стало.

     Заметив старость пастуха, Байбарак позвал его в свою  богатую  кошомную

юрту.

     - Довольно тебе, старик, на моем  стойбище  без  дела  жить,  -  сказал

Байбарак. - Удались на покой.

     - Куда мне идти? - сквозь слезы спросил Кодурлу. - У порога вашего отца

я на ногах ходить стал, мальчишкой таскал ему дрова из лесу.  Ваш  скот  всю

жизнь пас. Пожалейте меня, старого человека, не гоните. Долго мешать вам  не

буду...

     - Ты  думаешь,  у  меня  нет  других   дел,   как   только.   с   тобой

разговаривать? -  закричал  Байбарак,  черные  глаза  его  кровью  налились,

толстые губы заподергивались. - Свет широк - куда хочешь, туда и шагай.

     Отошел Кодурлу от хозяйской юрты, взял свою старуху за руку и  пошагал,

сам не зная куда. Верный друг его черный пес жалобно завыл, потом  по  следу

пошел догонять хозяина.

     Сколько времени старик со старухой шли, они сами не знали. Остановились

под мохнатым кедром. Возле кедра текла веселая, светлая речка. Тут старик со

старухой поставили шалаш и в нем жить  стали.  Их  верный  друг  черный  пес

каждый день ходил на охоту и приносил им то серого зайца, то  дикого  козла,

то краснобровогоглухаря.

     Бежали месяц за месяцем, кружась, как веретена. Год  за  годом  ползли,

как тяжелые медведи. Вот и черный пес постарел, глаза его далеко видеть  уже

не могли, нос его запах зверя учуять не мог, ноги его стали тяжелыми. Старик

Кодурлу загоревал:

     "Видно, ко всем нам троим голодная смерть  подходит..."Горы  расцветали

по-весеннему. В лесу пели птицы.

     Одна серая  птичка  прилетела  к  стойбищу  старика  Кодурлу,  села  на

кедровую ветку, и умный черный пес, лежа под деревом, услышал:

     - Что ты, четвероногий охотник, пригорюнился? Если ты не можешь  теперь

зверя настичь, то я помогу тебе... Черный пес  поднял  голову  и  увидел  на

кедровой веткемаленького воробышка.

     - Как ты можешь помочь мне?  -  удивился  умныйпес.  -  Ты  даже  сорок

боишься.

     - Ты ошибся, я сорок не боюсь, - сказал серый воробышек и  спрыгнул  на

нижнюю ветку. - Я научу тебя легкой, добычливой охоте. Ты сядешь в засаду, а

я полечу с другой стороны горы, в лесу шум подыму-зайцы испугаются  и  прямо

на тебя набегут, только успевай ловить.

     Черный пес улыбнулся, показал свои пожелтевшие стертые клыки.

     - Попробуем.

     Вот он сел в засаду в  густые  кусты,  а  воробышек  полетел  с  другой

стороны высокой горы, зачирикал, крыльями захлопал, в лесу шум поднял,  всех

зайцев перепугал. Один заяц набежал на черного пса. Черный пес легко  поймал

зайца и понес его старику со старухой. Той порой к лесу подъехал Байбарак на

быстром, как  птица.  вороном  коне,  увидел  собаку  с  добычей  и  зарычал

по-медвежьему:

     - Кто разрешил тебе моих  зверей  уничтожать?  -  схватил  свой  лук  и

выпустил стрелу в собаку.

     Падая на шелковую траву, черный пес сказал:

     - Друг мой, серый воробышек, старика со старухой не забывай...

     Воробышек слетел к черному псу, а у того уже глаза затуманились.

     - Подожди, Байбарак,  я  тебе  отплачу  за  друга,  -  я  сказал  серый

воробышек.

     Байбарак слов его понять не мог, поднял  зайца,  при-  вязал  к  своему

седлу и поехал домой.

     Рабы увидели хозяина, бросились навстречу.  Одни  подхватили  Байбарака

под локти и осторожно спустили на землю, другие  повели  коня  расседлывать.

Байбарак заторопился в юрту - жене зайца показать. - Меткий  стрелок  привез

тебе подарок. Коня Байбарак очень любил и не позволял уводить  я  далеко  от

юрты, часто выходил полюбоваться им. Рабы привязали коня на аркан на лужайке

возле реки, а сами ушли ячмень толочь, кожи мять, сапоги и шубы шить.  Вдруг

откуда-то прилетел серый воробышек, сел коню между ушей и давай  ему  голову

долбить. А то место у коня - самое  хлибкое,  как  у  человека  висок.  Конь

головой трясет, катается, а назойливого воробья отогнать не может.  Байбарак

услышал, что вороной конь, который носил его как на  крыльях,  от  врага  не

может отбиться, выбежал из теплой юрты и, не задумываясь, выпустил стрелу из

тугого лука.  Воробышек  вспорхнул  невредимый,  а  любимый  конь  упал  без

движения. Байбарак ногами затопал и закричал,  чтобы  рабы  уничтожили  всех

воробьев на земле.

     Жена у Байбарака была  еще  жаднее  мужа.  Она  очень  любила  кровяную

колбасу. Увидев коня мертвым, юна обо всем позабыла, побежала кровь  конскую

в ведро собирать, конские кишки выматывать. Серый воробышек вернулся, сел на

голову байской жене и давай долбить.

     - Что это за проклятая птица? - взревела байскаяжена. - Она мою дорогую

шапку издолбит, темя проклюет.

     Байбарак узнал серого воробышка и страшно обрадовался:

     "Дурак воробей смерти просит", - подумал он и выпустил стрелу из лука.

     Стрела просвистела  в  воздухе,  голову  байской  жене  расколола,  как

скорлупу ореха, а воробышек успел улететь невредимым.

     Байбарак шубу на себе разорвал, обрывки в соседние долины  забросил,  а

сам голый, рыдая, упал на землю. Имя любимого коня повторял с горечью.

     Серый  воробышек  снова  вернулся  на  байское  стойбище,  сел   самому

Байбараку на спину и давай клевать острым клювом между  лопаток  и  царапать

когтями, как стальными иголками. Байбарак дико заревел,  начал  кататься  по

земле. А воробышек прилип к его спине и такую ямку выдолбил,  что  раздавить

его было  невозможно  и  руками  достать  нельзя.  Байбарак  испугался,  что

воробышек, продолбив спину, доберется до сердца, и закричал, чтобы сбежались

все рабы, все прислужники. Рабы прибежали и упали перед баем на колени.

     - Подайте  мне  нож   с   желтым   костяным   черенком,   острый,   как

алмаз,-потребовал Байбарак.-Я убью наконец  этого  негодяя.  Убью  проклятую

птицу.

     Прислужники поспешили выполнить требование хозяина - принесли ему  нож,

острый как алмаз.

     Байбарак схватил  нож  правой  рукой  и  замахнулся  на  серую  птичку.

Воробышек перепрыгнул на его левый бок.

     - Уж теперь-то я уничтожу тебя! - вскричал Байбарак, сверкнул глазами и

изо всей силы ударил ножом... Серый  верткий  воробышек  был  уже  высоко  в

воздухе, а Байбарак хрипел на земле... Черная кровь из него ручьем текла.

     Умный воробышек, весело чирикая,  полетел  на  пастбище,  захватил  там

байскую отару и пригнал ее к старику Кодурлу.

     - Вот тебе овцы, мой старый друг, -  сказал  воробышек.  -  Нет  теперь

Байбарака на голубом Алтае. Ты хозяин этих овец.  Молоко  овечье  пей,  мясо

ешь, из овчин сшей себе и старухе новые  шубы.  Долго,  счастливо  живи  под

ласковым солнцем.

     Старик Кодурлу стоял как столб. Он не знал, что спросить, не знал,  что

сказать, а когда пришел в себя и понял все, то громко воскликнул:

     - Я умирать собрался, ты меня оживил! В груди моей огонь угасал, ты его

раздул, милый серый воробышек! Что я могу сделать  для  тебя  хорошего?  Чем

отблагодарить? Живи со мной, добрая птичка, свей себе гнездо возле  дымового

отверстия моей юрты!

     Серый воробышек так и сделал. В юрте со стариком и старухой прожил  всю

жизнь, много птенцов выкормил.

     А потомки его и сейчас по юртам гнездятся и дружат с человеком.

      Сказки в обработке П. Кучияка

     Диль-кель

     Это было очень давно, когда все птицы жили в теплых  землях.  На  Алтае

щебетали только реки. Эту песню воды услышали южные птицы и захотели узнать,

кто так громко звенит, так весело поет, какая радость случилась на Алтае.

     Однако  лететь  в  неизвестный  край  было  очень   страшно.   Напрасно

уговаривал беркут своих соколов и ястребов, сов  и  кукушек.  Из  всех  птиц

только синичка осмелилась пуститься на север.

     - Слушай! - крикнул ей беркут. - Если там хорошо, сейчас же  вернись  и

покажи веем птицам дорогу!

     Синица, выпрямив крылья, улетела.

     Вот увидела она холмистые горы. Алтай стоял розовый, как вечер.  Синица

спустилась с неба в цветущий куст маральника. Из туч падали хлопья снега, но

маральник цвел и цвел так обильно, что из-за розовых лепестков не видно было

ни листьев, ни веток.

     Синица глянула вниз. Весь снег на Алтае был в  цвету.  Светло-желтые  и

синие цветы стояли мохнатые, как медвежата. Синице захотелось  есть,  и  она

тут же, в снегу, нашла прошлогоднее  зернышко,  а  рядом  валялась  высохшая

ягода, а еще дальше копошился червяк.

     Ум заиграл у синицы на Алтае, голова легкая стала.  Она  забыла,  зачем

сюда летела, кто ее послал. Где родилась, и то не  помнит.  Вдруг  почернело

небо. Синица увидела птичье войско. Впереди всех летел грозный беркут.

     - Диль-кель! Диль-кель! -  крикнула  синица.  -  Весна,  приди!  Весна,

приди!

     А беркут уже кружит над ней.

     - Почему обратно не вернулась? Зачем нас в этот край не позвала?

     - Кланяюсь вам до земли, великий беркут! В этом краю лед в  семь  рядов

лежит. Снег из семидесяти туч  падает.  Я  тут  сижу,  изо  всех  сил  весну

вызываю: "Диль-кель! Диль-кель! Весна, приди! Весна,  приди!"  Это  по  моей

просьбе теплый ветер подул. Диль-кель! Диль-кель!

     Я  только  что  за  вами  лететь  собиралась.  "Весна,  приди!   Весна,

приди!"Беркут опустился на ветку, поднял вверх крыло и через крыло посмотрел

на Алтай: занесенные снегом, стояли горы; снег лежал в долинах.

     - Диль-кель! Диль-кель! - кричала синица.

     И там, где слышалась эта песня, снег в самом деле съеживался  и  стекал

ручьями.

     - На этот раз я прощаю тебя, - сказал беркут синице. - В  будущем  году

видно будет, правду ли ты говоришь.

     С тех пор, чтобы обман не раскрылся, синица раньше всех  птиц  начинает

весеннюю песнь:

     "Диль-кель! Диль-кель! Весна, приди! Весна, приди!" А за ней запевают и

другие птицы.

      Сказки в обработке П. Кучияка

     Жадный глухарь

     Поздней осенью прилетели птицы на опушку леса.

     Пора  им  в  теплые  края.  Семь  суток  собирались,  друг   с   другом

перекликались:

     - Все ли тут? Тут ли все? Все ли тут?

     Оказывается, глухаря не хватает. Стукнул беркут своим горбатым носом по

сухой ветке, стукнул еще раз и приказал  молодой  тетерке  позвать  глухаря.

Свистя крыльями, прилетела тетерка в чащу леса. Видит  -  глухарь  на  кедре

сидит, орехи из шишек лущит.

     - Уважаемый глухарь! Мы все хотим в теплые края. Вас  одного  уже  семь

суток ждем.

     - Ну-ну, не болтайте зря! В теплую землю лететь не к спеху. Сколько еще

здесь орехов осталось! Неужели все это надо бросить?

     Тетерка вернулась на опушку леса.

     - Глухарь, - говорит она, - орехи ест, улетать не торопится.

     Послал тогда беркут  быстрого  ястреба.  Закружил  ястреб  над  большим

кедром. А глухарь все сидит, клювом скрипит, орехи из шишек выбирает.

     - Ой, глухарь, тебя птицы четырнадцать суток ждут, пора в  теплые  края

лететь!

     - Нечего, нечего торопиться, -  проскрипел  глухарь.  -  Успеем.  Перед

дорогой надо поесть.

     Рассердился беркут и впереди всех птиц полетел в теплые земли.

     А глухарь еще семь дней орехи выбирал. На восьмой вздохнул он,  клюв  о

перья почистил:

     "Нет, видно, не хватит у меня  сил  все  это  съесть.  Придется  белкам

оставить".

     И он полетел на опушку леса.

     Что такое?

     У кедров хвоя осыпалась. Ветки голыми прутьями  машут.  Это  птицы  две

недели глухаря ждали, всю хвою склевали. Подножия деревьев белые, как снегом

заметенные, стоят. Это птицы, глухаря поджидая, перья свои чистили.

     Горько заплакал, заскрипел глухарь:

     - Из всех птиц только я в лесу остался! Как же я буду один зимовать? От

слез покраснели у глухаря брови.  С  тех  пор  все  дети  его,  и  внуки,  и

племянники, эту историю слушая, горько плачут. И у всех детей глухаря,  и  у

внуков, и у племянников брови, как рябина, красные.

      Сказки в обработке П. Кучияка

     Алып-Манаш

     Вместе с небом и землей  был  сотворен  Байбарак-богатырь,  ездящий  на

пятнистом, как барс, коне.

     Луна и звезды засияли, когда родилась Ермен-Чечен. Она  быстрей  травы,

как камыш, росла. Словно мальчик, диких коней объезжала Ермен-Чечен.

     Рядом с ней один раз богатырь Байбарак встал; пал на правое  колено  и,

крепко ухватив ее руку, сказал сквозь стиснутые зубы:

     - Отныне мы вовек неразлучны.

     - Всегда вместе будем,- ответила  Ермен-Чечен.  Крепко,  злобно  ударил

своего серого, как железо,коня старик отец, но молодых догнать не мог.

     Через год пришел богатырь Байбарак на старое стойбище. Сбросил  с  плеч

мертвого барса.

     - Если  хочешь,  старик,  убей  меня,  как  я  барса  убил.  Твою  дочь

Ермен-Чечен я украл.

     Разгневался отец.

     - За это целый год пусть проспит  твой  сын  Алып-Манаш,  когда  станет

мужчиной!

     Возмужал Алып-Манаш. Он никогда своего деда  не  видал,  угроз  его  не

слыхал. Байбарак-отец и Ермен-Чечен-мать нашли сыну добрую жену. Взяли они в

дом девицу. Чистую Жемчужину - Кумужек-Ару.

     Алып-Манаш узнал, что за большой рекой живет злой хан, у него есть дочь

Ерке-Карачкы. Многие богатыри к ней сватались, домой ни  один  не  вернулся:

всех злой хан умертвил.

     Алып-Манаш поехал к большой реке, чтобы с ханом  сразиться,  за  смерть

богатырей отомстить. Ночами богатырь не спал, днем не  дневал.  Сколько  рек

перебродил - сосчитать нельзя. Какие горы перевалил -  невозможно  упомнить.

Белый конь вытянулся, как сыромятный ремень. Кружась, мелькали месяцы. Годы,

как змеи, ползли. Подъехал Алып-Манаш к

     бурной реке, вверх и вниз прошел он по берегу.  Тихого  брода  нет.  На

берегу лежит вверх дном берестяная лодка шириной  в  две  сажени,  длиной  в

девяносто сажен. Алып-Манаш спешился, перевернул  лодку  и  увидел  под  ней

белого, как лебедь, старика.

     - Е-ей, балам ', Алып-Манаш!  Красивые  глаза,  умную  голову  ты  дома

оставил. Чего тебе там не хватало? Что поехал искать?

     Алып-Манаш не стал спорить. Он пожал  своей  твердой  рукой  сморщенную

руку старика, поцеловал его.

     - Дедушка, переправьте меня!

     Старик в ответ слов  не  нашел.  Молча  столкнул  лодку,  сел  на  нос.

Алып-Манаш, не выпуская  повода,  прыгнул  на  корму.  Фыркает  конь,  удила

грызет, не хочет плыть. Но крепко держит повод Алып-Манаш.  Так  выехали  на

середину реки.

     - О чем плачете?- спросил старика Алып-Манаш.

     - Мне тебя, балам, жаль. Сколько богатырей я на тот  берег  переправил!

Обратно ни один не пришел.

     Алып-Манаш вынул из белой, как луна, сумки девятигранную стрелу:

     - Жив я или мертв, по зтой стреле узнаете.  Бело-серый  конь  на  берег

вышел, встряхнулся.

     Алып-Манаш заседлал коня, прыгнул в седло и закричал, как сто богатырей

кричат. Конь топнул, как сто  громов  гремят.  Слеза,  повисшая  на  реснице

старика, не успела упасть - Алып-Манаша уже не видно.

     Конь переступал по долине, и черные озера  заполняли  след  его  копыт.

Низкие горки мягко отбрасывал конь. Высоким горам на грудь  наступая,  легко

бежал. Едва Алып-Манаш восход солнца увидит, конь уже к закату  домчит  его.

Вот уже виден дым со стойбища Ак-каана. На четыре копыта разом встал конь. С

места не идет, будто ноги пустили в землю цепкие корни.

     - Ей-ей!- крикнул Алып-Манаш.

     - Алып-Манаш, поверни повод,- сказал конь.-  Много  к  стойбищу  следов

идет, обратного следа не вижу.

     - Ты снаружи - подстилка,  внутри  -  потроха,-  отвечает  Алып-Манаш.-

Умереть ли мне суждено, жив ли останусь - тебя не спрошу.

     В гневе Алып-Манаш был всегда свиреп. Он нагайкой  коня  хлестнул.  Как

вихрь взвился бело-серый конь. Он в гору, под гору,  как  птица,  летел,  по

долине, как вода, бежал. От слез бело-серый конь дорогу не видел. Алып-Манаш

сам не помнит, как остановился, отстегнул подпруги, положил под голову седло

и уснул. Бело-серый конь обернулся белой звездой и поднялся на небо.

     Пастухи Ак-каана погнали табун коней на высокую гору.  С  высокой  горы

они увидели в долине две большие сопки. Посреди сопок круглый холм лежит. От

холма вихрь-буря идет. Вихрь-ветерок рвет столетние деревья, гонит воду  рек

в обратную сторону. Пастухи чуть живы прискакали к своему хану.

     - Посреди сопок,- говорят,- круглый холм встал.  От  холма,-  говорят,-

вихрь-буря идет.

     - Лжете вы, лентяи, бездельники!- заорал Ак-каан.

     Поднял меч, одним взмахом  три  головы  отсек.  Даже  людоед  Дельбеген

сжалился над четвертым пастухом.

     - Позвольте,- говорит,- великий хан, я сам посмотрю, что случилось?

     Ак-каан поднятый меч не смог удержать. Меч на шею четвертому пал.

     Темно-желтый Дельбеген заседлал своего синего быка.

     Еще издали, почуяв недоброе,  бык  заупрямился.  Грудь  у  синего  быка

покрылась мохнатой пеной. Что дальше было, не помнит темно-желтый Дельбеген.

Вместе со столетними дубами и вечными скалами страшный вихрь затянул людоеда

в темную пещеру. У семи-голового Дельбегена все  четырнадцать  глаз  на  лоб

вылезли.

     Синий бык, высунув язык, стремглав вылетел из пещеры. За быком полетели

деревья, камни и скалы. На ледяную высоту, на вершину  всех  вершин  взбежал

бык - только тут посмел обернуться Дельбеген-лю-доед.

     Он увидел: в большой  долине  спокойно  спит  Алып-Манаш.  Его  голова,

словно холм между двух сопок, поперек  седла  лежит.  Вдохнет  Алып-Манаш  -

деревья и горы в ноздрю  ему  летят.  Выдохнет  -  горы  и  деревья  обратно

стремятся. Алып-Манаш спокойно, ровно дышал, и вода в  реках  поднималась  и

опускалась от его дыхания.

     Без памяти побежал Дельбеген к Ак-каану:

     - Человек, сказать,- не человек.  Гора,  сказать,-  не  гора.  Чудовище

страшное в долине спит.

     Звонко, пронзительно свистнул Ак-каан. Все свое войско  собрал.  Созвал

далеких и близких богатырей. Сам, свирепо  крича,  поехал  впереди  всех.  С

вершины черной горы хорошо виден  Алып-Манаш.  Покрыв  потником  долину,  он

спит, раскинув руки, как дитя. Всем  четырем  ветрам  открыта  голая  грудь.

Меткие воины сощурили глаз и прицелились Алып-Манашу под левый сосок.  Будто

ударившись о вечный лед, стрелы скользнули вниз. Будто о камень  стукнулись,

погнулись медные наконечники. Еще ближе подъехали воины, с  разбегу  бросили

тяжелые пики. Как пчелы, зазвенели острия пик и рассыпались, словно стекло.

     Алып-Манаш прошептал во  сне  имя  Ерке-Карачкы.  От  гнева  солнца  не

взвидел Ак-каан. Из кожаных ножен он выхватил остро отточенный меч и рубанул

Алып-Манаша по губе. Девять дней рубили богатыри твердое тело. Девять  тысяч

мечей в куски раскололись. На теле Алып-Манаша даже  розовой  царапины  нет.

Ак-каан приказал воинам спешиться. Вместо лука  они  мотыги  в  руки  взяли.

Выкопали яму в девяносто сажен и столкнули в нее Алып-Манаша.

     Ак-каан хотел взять с собой оружие богатыря. Пику сдвинуть ни один воин

не смог. Сабли поднять силача не нашлось.

     Девять месяцев спал Алып-Манаш. Открыл глаза - неба не  видно.  Девятью

тяжелыми цепями скручены руки. Девяносто цепей висит от колен до  щиколоток.

Тяжесть цепей легла на сердце.

     Алып-Манаш первый раз в жизни запел.  Отца  и  мать  вспомнил.  Помянул

сестру Ерке-Коо, пожалел одинокую Кумужек-Ару. Не забыл Алып-Манаш  в  своей

песне и бело-серого коня.

     Но никто не пришел помочь.

     Лето отцвело. Миновала осень. Зима растаяла. К весне на большом  Алтае,

на цветущем широком Алтае не осталось ни зверя, ни  птицы.  Толпясь,  как  у

водопоя, они стояли у ямы, с жадностью слушая песню.

     Высоко летели серые гуси. Всю дорогу они громко плакали об Алып-Манаше.

Сложив крылья, один гусь упал  на  грудь  богатыря.  От  радости  Алып-Манаш

глубоко вздохнул. Лопнули девять цепей.  Алып-Манаш  нежными  руками  тронул

теплого гуся. Погладил рокие крылья и запел:

     Гусь ты, славный мой гусь,Верный мой ты друг!

     Ты в воде не тони,Ты по воздуху плыви.

     На твоем крыле я пишу письмо.

     Отнеси  его  Байбараку-отцу,Про  печаль   мою   расскажиДоброй   матери

Ермен-Чечен.

     Ерке-Коо поклонись, милый гусь,Передай привет Кумужек-Ару.

     Жарче солнца приветПередай ей - Жемчужине.

     Скажи всем друзьям, что Алып-МанашВ черной яме лежит,Он живой  в  земле

похоронен.

     Верный гусь, ты воздушный мой конь,Иноходец ты мой водяной!

     Полети, поплыви, распростерши крыло,Дай письмо мое все прочитать.

     Белый гусь вылетел из ямы и поплыл, как облако, к водопою Байбарака.

     А над водой в ту ночь  стояла  тоненькая  Ерке-Коо  и,  смеясь,  ловила

ладонями в воде отражение луны. Вдруг луна погасла. Ерке-Коо глянула вверх и

увидела гуся. Он висел над ее головой, распростерши белые крылья.

     Быстрая Ерке-Коо поймала птицу и принесла домой. При свете костра  отец

и мать прочитали горькую грамоту. Как помочь Алып-Манашу, они не знали.

     Чистая Жемчужина раньше всех вспомнила. Был  в  детстве  у  Алып-Манаша

верный друг Ак-Кобон. В юности Алып-Манаш вместе  с  Ак-Кобоном  на  медведя

ходил. Кумужек-Ару послала своего брата Кан-Чу-рекея  к  Ак-Кобону-богатырю.

Не выслушав до конца Кан-Чурекея, Ак-Кобон прискакал к  аилу  Байбарака.  Он

погладил гуся и прочел письмо. Ермен-Чечен-мать дала Ак-Кобону лучшую  пищу.

Когда для Алып-Манаша лепешки стала месить, палец свой до крови укусила:

     - Моя кровь пусть поможет тебе, сынок. Ак-Кобон день и ночь  мчался.  В

берестяной лодкепереплыл быструю реку. На краю черной ямы коня осадил.

     - Ты!- крикнул он вниз.- Ты! Отцу с матерью поклонился. Младшую  сестру

вспомнил. Жену не забыл. Для меня одного не нашел ты привета. От меня теперь

помощи ждешь?

     Ак-Кобон схватил большую  гору  и  придавил  Алып-Манаша.  Сам  сел  на

лесистую вершину и съел ту лепешку, что Ермен-Чечен сготовила сыну. От  этой

еды Ак-Кобон в десять раз сильнее прежнего  стал.  Он  сюда  ехал  героем  -

обратно настоящим богатырем поскакал. У берега его ждал в  берестяной  лодке

белый старик. Ак-Кобон прыгнул в лодку и горько заплакал.

     - Алып-Манаш, друг мой, почему я тебя в  живых  не  застал?  Бело-серый

твой конь упал на гриву, мертвый лежит. Ты сам, Алып-Манаш-богатырь, опустив

лицо на рукав, спишь вечным сном!

     Седой, как лебедь, старик слез не сдержал. Сухой  рукой  он  достал  из

сумки девятигранную стрелу. Позеленела стрела, проржавела.

     - Да, видно, плохо тебе, Алып-Манаш,- прошептал старик.

     Обливаясь слезами, взял Ак-Кобон из  дряхлых  рук  в  свои  белые  руки

медную стрелу и, вскрикнув, уронил ее в черную воду.

     Вот вышел Ак-Кобон на берег, легко прыгнул в седло и повернул  повод  к

стойбищу Байбарака. Глаза Ак-Кобона опухли от слез. Сам он из  седла  то  на

один, то на другой бок валится. Еле-еле стоят ноги в стременах.

     - На один день опоздал я милого друга Алып-Манаша спасти.  Ой,  больно!

Ой, горько!

     Байбарак-отец  и  Ермен-Чечен-мать  свои  слезы  со  слезами  Ак-Кобона

смешали.  Ерке-Коо-сестра  бросила  горсть  пепла  в  огонь.  Тихо   плакала

Кумужек-Ару...

     С высокого неба упала звезда и, стукнувшись оземь, стала конем.  Громко

заржал бело-серый конь, топнул копытом. Тяжелая  гора  пополам  раскололась.

Рыхлая земля от его ржания развеялась. Алып-Манаш  со  дна  ямы  увидел  дно

неба. Конь  опустил  в  яму  свой  длинный,  как  Млечный  Путь,  хвост.  Но

Алып-Манаш-богатырь подняться не смог. Он рукой хвост коню оборвал.

     Бело-серый конь замычал, как  бык,  как  медведь,  заревел,  по  камням

сквозь леса, как  олень,  побежал.  Он  с  разбегу  ударил  высокий  тополь.

Застонав, пало железное дерево. Бело-серый конь  приволок  тополь  к  яме  и

столкнул вниз.

     От  радости  подпрыгнул   Алып-Манаш.   Девяносто   цепей   со   звоном

разорвались.

     Алып-Манаш вылез по тополю из ямы. Он коня за шею обнял и горько-горько

заплакал.

     - Ты спас меня, верный конь...

     От слез в десять раз лучше прежнего  стал  Алып-Манаш.  Омытая  слезами

шерсть коня, как серебряная, тихо засияла. Верные слуги побежали к Ак-каану.

     Ак-каан тут же созвал все свои войска. Сам на бело-чалом  коне  впереди

всех летит. Рядом с отцом - Ерке-Карачкы на огненно-рыжем коне.

     Свистят пики, гудят мечи, звенят стрелы - Алып-Манаш ничего не  слыхал.

Он видит одну Ерке-Карачкы. Она на Алып-Манаша глядит.

     Богатырь из кожаных ножен достал саблю, железный тополь пополам рассек.

В расщелину сунул он Ак-каана верхом на бело-чалом коне. Потом обе половинки

руками сжал и дерево повернул. Железный тополь, как скала, стоит.

     Тугую плеть Алып-Манаш поднял, к Ерке-Карачкы  близко-близко  подъехал.

Восьмигранной плетью ударил ее между глаз. Теперь к смелым воинам лицо  свое

он обратил и тихо сказал:

     - Не бойтесь меня: Алып-Манаш с народом не воюет, он только ханов бьет.

     И, тронув коня, поскакал богатырь в свой родной край, в  ту  землю,  по

которой сердце болит, по которой кровь стучит.

     Вот подъезжает к берегу бурной реки. Бело-серый конь обернулся паршивым

жеребенком. Богатырь Алып-Манаш стал карликом  Тас-Таракаем.  Кадык  впереди

подбородка, косёнка свесилась на глаза. И все же седой перевозчик  под  этой

косой разглядел глаза, узнал их огонь.

     - Садись, Тас-Таракай, в мою лодку. Я тебя на  ту  сторону  переправлю.

Богатырь Алып-Манаш не сын ли тебе?

     Усмехнулся Тас-Таракай:

     - Я множество богатырей знаю, однако про Алып-Манаша не слыхал. Я много

песен пою, о подвигах Алып-Манаша спеть нечего.

     Белый старик брови высоко поднял, потом их вместе свел и сказал  густым

голосом:

     - Теперь не поют, потом будут петь.

     Он вынул из сумки девятигранную сияющую стрелу.

     - Эту стрелу мне Алып-Манаш подарил. Эту стрелу  его  друг  Ак-Кобон  в

реке потопил. Три года искал я стрелу. Как новую, из воды вчера выудил.

     Тас-Таракай  прыгнул  с  лодки  на  каменную  россыпь  и   стал   вновь

Алып-Манашем.  Рядом  с  ним  стоит  бело-серый  счастливец   конь.   Старик

перевозчик упал на дно берестяной лодки вниз лицом.

     - Огонь моих глаз, свет моей  груди,  Алып-Манаш!  Твой  друг  Ак-Кобон

сегодня празднует свадьбу. Он Чистую Жемчужину в жены берет.

     Услыхав зто, Алып-Манаш брови вниз опустил, его глаза кровью  налились.

Он снова стал карликом Тас-Таракаем. Верхом на паршивом  жеребенке  потрусил

он  к  стойбищу  Байбарака.  Навстречу  Тас-Таракаю   едет   молодой   шурин

Кан-Чурекей:

     - Куда спешишь, Тас?

     - К богатырю Ак-Кобону на великий той '.

     - Эйт!- крикнул шурин, хлестнув коня.-  После  смерти  Алып-Манаша  для

меня ничего великого нет. О чем ты плачешь, Тас-Таракай?

     - Себя оплакиваю. Был бы я, как все люди, мог  бы  сейчас  смотреть  на

сестру твою Кумужек-Ару.

     - Не отставай, Тас: если вместе приедем, будем рядом сидеть.

     Широкой легкой переступью побежал  конь  Кан-Чурекея.  А  Тас  прутиком

худого жеребенка стегает, короткими ножками его по ребрам бьет.  Кан-Чурекей

далеко вперед улетел. Его девятилетний конь легкой рысью бежит.

     Вдруг видит Кан-Чурекей, что худой Тас-Таракай спокойным  шагом  далеко

вперед уехал. Так, играя, один обгонял  другого.  Смеясь,  подъехали  оба  к

стойбищу старика Байбарака. Мясо там горой  навалено.  Арака  озером  стоит.

Народу - как деревьев в лесу, как в долине трав. В белом шестигранном аиле 2

сидит белая Кумужек-Ару. Ее волосы, как жемчуг, поседели. Ее светлые  волосы

шесть женщин плетут  в  парные  косы.  Тас-Таракай  медленно  дверь  открыл,

протяжно-жалобно запел:

     Жемчужные косыВ два ряда плетешь, Кумужек-Ару!

     Молодого другаНеужто нашла, Кумужек-Ару?

     Со слезами отвечает Кумужек-Ару:

     Жемчужные косы Не я плету, Старого друга Не я бросила.

     - Пошел вон, паршивый Тас!- заревел Ак-Кобон и вышвырнул Таса за дверь.

     Но Тас снова дверь открыл, новую песню запел:

     Из нарядного казана Ак-Кобон будет пить, На  мягкой  постели  Ак-Кобону

спать. Из любимого казана Алып-Манашу не пить, На мягкой постели Алып-Манащу

места нет.

     Кумужек-Ару отвечает:

     Из  нарядного  казана  Пусть  кто  хочет  пьет,  Мягкая   постель   Для

Алып-Манаша.

     Оттолкнув женщин, она встала во весь рост. Ее волосы вниз потекли,  как

жемчужные  струи  воды,  как  серебряный   туман.   Ак-Кобон   погнался   за

Тас-Тарака-ем. Далеко в долину, высоко в гору убежал Тас. Пущенная стрела  с

тетивы не слетела, а Тас Таракай уже здесь и опять поет:

     Если бело-серый конь жив, Что будет? Что случится?

     Кумужек-Ару отвечает:

     Бело-серому коню Золотую шерсть приглажу, Алып-Манаша милого  Обниму  и

поцелую.

     И вот рядом с Чистой Жемчужиной светлый богатырь Алып-Манаш встал.

     Ак-Кобон  обернулся  журавлем  и  вылетел   в   дымоходное   отверстие.

Алып-Манаш пустил за ним вслед быструю стрелу. Стрела скользнула  по  темени

журавля. С тех пор журавль живет с этой отметиной. Алтайцы журавлиного  мяса

не едят.

     - Эта птица,- говорят они,- хоть и  поганой,  но  все  же  человеческой

крови.

     1 Той - пир.

     2 А й л - здесь: юрта.

     3 Балам - дитя.

     4 Казан - кувшин.

     Ячменное зерно

     Хорошие дни не забываются, добрые дела  -  вечно  в  памяти.  В  давние

времена порхала по нашим лесам веселая синица, насвистывала свои песенки.

     Однажды в зимнюю пору навалилась беда: из черной тучи хлынул  дождь.  И

не утихал девять дней. А на десятый день запощелкивал  мороз,  и  вся  земля

покрылась толстой коркой льда.  Животные  копытами  пробить  его  не  могли,

зубами не могли прогрызть. Ни одной травинки нельзя было достать. Весь  скот

погиб голодной смертью.

     Люди позабыли вкус мяса. В котлах кипятили пустую воду. Старики умирали

от голода. Крепкие молодцы обессилели. Девушки  разучились  улыбаться.  Беда

придавила всех, как темная ночь. Вместо песен -  всюду  глухие  стоны.  Даже

птицы приумолкли. Только синица насвистывала свои простые песенки.  А  когда

увидела умирающих людей - задумалась: "Как им помочь? Как  спасти  народ  от

голодной смерти?"Много раз ей случалось  летать  далеко  в  степь.  Там  она

видела русских людей. Те люди  жили  в  домах.  Землю  пахали,  хлеб  сеяли.

Женщины пекли калачи в жарких  печах.  Перелетных  синиц  хлебными  крошками

подкармливали. Вкуснее тех крошек ничего на свете нет!

     Синица все припомнила и, бойко подпрыгнув на ветке, людям гор сказала:

     - Я вам помогу.

     Она взвилась в воздух и полетела в сторону степей.

     Умирающие люди проводили ее глазами и вздохнули:

     - Разве такая маленькая птичка может спасти народ? Не под силу ей...

     А все-таки посматривали туда, куда она улетела, и ждали.

     Солнце  поднялось  высоко,  весеннее  тепло  растопило  ледяную  корку.

Загремели ручьи, зазеленела молодая трава. Голодные люди, едва передвигаясь,

выкапывали из земли и ели корни травы кандык, А сами все посматривали вверх:

     - Не видно синицы...

     - Наверно, злой коршун настиг, острыми когтями разорвал, кривым  клювом

расклевал...

     А бойкая синица все летела и летела высоко над землей. В  степях  шумел

ковыль, березки начинали одеваться зеленью.

     Русские мужики пахали землю.  На  межах  -  мешки  с  семенным  зерном:

пшеница, рожь, ячмень.

     Синица покружилась над мешками, а взять зернышко без спроса не посмела.

Ударилась она об землю и стала молодой девушкой. Щеки лесными пионами горят,

глаза на черную смородину походят. Брови словно крылья птицы в полете.

     Подошла девушка к пахарю, поклонилась в пояс и рассказала, что в  горах

голодают люди.

     - Дай мне пшеницы,- попросила она.

     - В горах лето короткое, пшеницу осенний мороз убьет,- сказал  пахарь.-

Я дам тебе ячменного зерна.

     Он насыпал ячменя в мешок и отдал девушке. А чтобы  она  не  запоздала,

подвел ей заседланного коня.

     Девушка поблагодарила пахаря и помчалась в  горы.  А  там,  за  высокой

синей скалой, ее поджидал белый волк с хвостом  в  шестьдесят  аршин.  Пасть

раскрыл, зубы навострил. Ноги у него напряжены, как тетива лука. Вот-вот  на

коня прыгнет, девушке перервет горло. Она уронила мешок,  и  ячменное  зерно

рассыпалось по камням. Конь повернулся и быстрей стрелы полетел домой.

     Девушка опять обернулась синицей, спрыгнула на землю и  стала  набивать

клюв драгоценным зерном.

     Белый волк бросился на нее, хотел смять, зубами  разорвать,  но  бойкая

птичка ускользнула от него. В зубах у волка осталось одно перышко.

     Волк ударился о землю и стал зайсаном '. Остатки  рассыпанных  ячменных

зерен собрал в приподнятую полу  широкой  шубы  и  стал  горстями  кидать  в

ненасытный рот.

     Синица вернулась к нашим людям и отдала им ячменное зерно.

     Снова обернувшись девушкой, она рассказала, как  русские  землю  пашут,

хлеб сеют, как в жарких печах пекут калачи.

     В долине взрыхлили землю, посеяли зернышки. Осенью собрали  урожай.  Из

ячменных  зерен  женщины  приготовили  муку  -  талкан.  Стали  чай  пить  с

талка-ном. Хорошо!

     Про голод скоро все забыли. На лицах парней появились  улыбки,  девушки

запели песни.

     В ту осень в горах играли свадьбы. К девушке, которая принесла ячменное

зерно, сватались многие женихи.  Все  нахваливали  ее.  Ей  надоело  слушать

льстивые слова, и она опять стала синицей.

     Всю зиму по стойбищам летала и распевала свои простые песенки. Подлетит

к юрте, сядет на ветку дерева и начнет посвистывать. И  всем  казалось,  что

пташка рассказывает про русских. Как они в домах живут, какие вкусные калачи

пекут...

     И наши люди решили перекочевать поближе к  русским.  Там  они  научатся

дома строить, для скота сено косить, из муки для себя хлеб стряпать.

     Так и сделали.

     Жизнь хорошая пошла!..

     1 3 а й с а н - родовой старшина, князек.

     Нарядный бурундук

     Жил на Алтае старый большой медведь. Его любимая еда -  кедровый  орех.

Брал он орехи только с одного кедра. Толстый кедр, в шесть  обхватов.  Ветки

чистые.  Хвоя  шелковая.  Сквозь  нее  никогда  дождь  не   каплет.   Издали

посмотришь - будто десять кедров из одного корня выросло. Это дерево  старый

большой медведь от зверей и людей заботливо охранял. Хорошо  жилось  медведю

подле него.

     Но вот однажды пришел медведь, а у толстого кедра орехов нет.

     Ходил медведь вокруг, глазам своим не верил.

     Уцепился за ветви - будто свинец к пояснице привязан. "Долго  не  евши,

разве так отяжелеешь? Видно, состарился я".

     Согнулись ветви кедра от тяжести медведя,  чуть-чуть  не  треснули.  На

вершину кедра вскарабкался он, каждую веточку осмотрел. Нет орехов.

     На другой год пришел медведь - орехов все нет. На третий  год  -  опять

пусто.

     Посмотрел большой медведь на свою  бурую  мохнатую  шерсть:  как  огнем

опаленная, пожелтела.

     "Э-э-э, как я похудел!"Двинулся медведь сквозь частый лес  искать  себе

пропитания.

     Бурную реку перебродил, каменными россыпями шагал, по зеленой  шелковой

мураве ступал. Сколько зверей встречалось ему, даже глазом не повел.

     - Брык-брык, сык-сык!- вдруг закричал  бурундук,  испугавшись  большого

медведя.

     Медведь встал. Поднял переднюю лапу, шагнуть хотел и,  не  опустив  ее,

остановился...

     "Э-э-э, как же я забыл?.. Бурундук очень старательный хозяин. Он на три

года вперед запасается. Погоди, погоди! Надо  нору  его  раскопать:  у  него

закрома никогда пустыми не стоят".

     И пошел нюхать. И нашел. Нелегко  старому  твердую  землю  копать.  Вот

корень. Зубами грызть - зубы не берут. Лапами тащить  -  силы  нет.  Медведь

размахнулся:  рраз!-  сосна  упала.  Медведь   размахнулся:   два!-   береза

повалилась.

     Услыхал эту возню бурундук и  ум  потерял.  Сердце  изо  рта  выскочить

хочет. Передними лапами рот  зажал,  из  глаз  слезы  ключом  бьют.  "Такого

большого медведя заметив, зачем я крикнул? Рот мой, разорвись! ;;Кое-как  на

дне норы, в сторонке, выцарапал бурундук ямку и спрятался туда.

     Медведь наконец-то перегрыз корень, просунул лапу - один орех нашел.

     "Э-з-э, сказал же я: бурундук - запасливый хозяин".

     Морда медведя посветлела.  От  радости  слеза  блеснула.  Дальше  полез

лапой - еще больше орехов нашел. Обрадовался медведь.

     "Э-э-э... ма-а-аш, еще поживу, видно! Этого милого бурундука как  же  я

поблагодарю? Чем отдарю?"Отощавший желудок  медведя  наполнился.  Утомленное

тело легким стало.

     Шерсть светится, как золотая. Большой медведь оглянулся,  себя  ощупал:

бурундуку подарить нечего. "Стыд будет мне, если, чужую пищу  съев,  спасибо

не скажу. Где же этот милый бурундук?"Посмотрел кругом - бурундука не видит.

     Медведь заглянул в норку, увидел ямку, хвост бурундука над ней  торчком

стоит.

     - Э-з-э! Хозяин-то, оказывается, здесь. Благодарю! Пусть  ваши  закрома

пустыми не стоят. Вы такой добрый, будьте всегда счастливым. Позвольте  вашу

честную лапу от души пожать!

     Протянул медведь бурундуку правую лапу, но бурундук медвежьего языка не

понимает. Увидев над собой черную лапу, закричал:

     - Брык-брык, сык-сык!- и скок  из  норы.  А  медведь  левой  лапой  его

подхватил.

     - Благодарю вас, маленький,- говорит.-  Голодного  меня  вы  накормили,

усталому отдых дали.

     Бурундук слов медведя не может понять, он  по-медвежьему  разговаривать

никогда не учился.  Освободиться,  бежать  хочет,  медвежью  жесткую  ладонь

тонкими коготками скребет, а у медведя ладонь даже не чешется.

     - Э-э-э, ма-а-аш, где вы росли - моих слов не понимаете? Я  вам  говорю

спа-си-и-бо! Сколько раз  повторяю,  а  вы  не  отвечаете.  Улыбнитесь  хоть

немножко. Я же вас благодарю. Спасибо вам говорю!

     Замолчал медведь.

     А бурундук думает: "Кончил со мной медведь разговаривать,  теперь  есть

начнет". Рванулся из последних сил.

     - Э-э-э, ма-а-аш, не хотите слов понимать?

     Поднял правую лапу и погладил бурундука с головы  до  хвоста.  От  пяти

черных медвежьих когтей заструились на спине бурундука пять черных  красивых

полос. Вот с тех пор и носит потомство бурундука нарядную  шубу  -  медвежий

подарок.

     Лягушка и муравьи

     Жила-была лягушка. Она жила у маленького круглого  озера.  Вот  однажды

вышла из своего дома и прыг-скок по берегу, прыг-прыг  -  в  лес  заглянула,

скок-скок - дорогу домой потеряла.

     Метнулась туда, кинулась сюда и попала на муравьиную тропу.

     Муравьи десятками вскочили ей на спину, сотнями вцепились в живот.

     - Ква-а,- заплакала лягушка,- кво-о... Как-ак не стыдно  заблудившегося

обижать, голодного кусать?

     Муравьям  стало  совестно.  Спрыгнули  они  на  землю,  низко   лягушке

поклонились:

     - Уважаемая тетушка! Пожалуйте к нам в гости  -  пищу  нашу  отведайте,

питье наше пригубьте.

     Пришла лягушка к муравьям, села на почетное место. Ела  и  пила,  песни

пела и беседу вела, о чем говорила, сама не поняла - так много меду  выпила.

Где сидела, там и уснула.

     Проснулась, когда солнце  высоко  поднялось.  Муравьи  давным-давно  на

работу ушли, только один муравьишка замешкался - он  после  вчерашнего  пира

чашки-ложки убирал.

     - Пожалуйста, влезь на эту  лиственницу,-  попросила  лягушка,-  кругом

посмотри. Не увидишь ли ты, в какой стороне мой дом, мое круглое озеро...

     Муравей влез на дерево, во все стороны посмотрел и говорит:

     - Вон там, на западе, блестит ваше озеро. Если хотите, провожу вас туда

самой короткой дорогой.

     - Ка-какой ты добрый!- обрадовалась лягушка.-  Пойдем,  пойдем  скорее.

Дома я тебя хорошо угощу.

     - Дорогу показать могу,- ответил муравьишка,- но  угощаться  не  стану.

Мы, муравьи, ни работать, ни отдыхать поврозь не умеем.

     - Ладно, ладно, пусть все идут ко мне в гости. Только бы домой засветло

добраться.

     Муравей спустился с  дерева  и  побежал  к  озеру.  Лягушка  прыг-прыг,

скок-скок за ним, а за лягушкой

     муравьи, как  ручьем,  потекли  -  все-все,  сколько  их  было  в  этом

муравейнике, и в соседних, и в дальних. Со всего леса собрались к лягушке  в

гости.

     Вот пришли к озеру.  Обернулась  лягушка,  а  на  берегу  черным-черно.

Столько муравьев, что и травы не видно.

     У  лягушки  глаза  выпучились:  "Что  теперь  делать?  Сама   же   всех

позвала..."- Ква-а, ка-ак я рада! Подождите меня здесь на берегу, а я насчет

угощенья распоряжусь.

     И бултых в воду!

     Муравьи день стоят ждут, два дня ждут, а лягушки и не видно.

     На седьмой день рассердилась муравьиная матка.

     - Ну,- говорит,-лягушкиного угощенья ждать- с голоду умрешь.

     Затянула она потуже пояс на пустом брюшке и пошла домой.

     Все муравьи тоже пояса подтянули и разбрелись по своим муравейникам.

     С тех пор и поныне ходят муравьи перетянутые туго-натуго.

     А глаза у лягушки так и остались выпученные.

     Жена павлина

     Однажды выбрали птицы павлина зайсаном.

     Павлин широко раскрыл  свой  сияющий  хвост,  высоко  поднял  голову  в

зеленой шапке с золотыми кистями.

     - Зайсан, настоящий зайсан!- закричали птицы.

     - Женить, женить, женить надо. Женить его надо,  женить!-  застрекотала

сорока.

     Вот привели к зайсану серенькую куропаточку:

     - Она своих детей славно растит, и твоим детям будет доброй матерью.

     - Нет, не хочу ее. Куропатка плохо летает.

     - Ну синицу возьми. Она первая в лесу запевает весеннюю песенку.

     - Не хочу. Она ростом мала.

     Кедровка не понравилась - она рябая. Иволга не подошла -  голос  у  нее

печальный, трясогузка - хвостом трясет.

     Только сорока пришлась павлину по душе: на ней шуба с белой оторочкой -

на нее не налюбуешься. Она трещит-болтает целый день - с ней не соскучишься.

     После свадьбы павлин выщипал из своей груди зеленые перья и положил  их

сороке на спину и на хвост.

     - Это тебе, любимая жена, от меня подарок. Обрадовалась сорока:

     - Эй,   птицы-цы-цы-цы!   Полюбуйтесь,   какая    у    зай-еана    жена

красавица-ца-ца!

     Летит,  новыми  перьями  хвалится,  сидит  -   зеленые   перья   клювом

перебирает.

     Костер разжечь ей недосуг, пищу сварить ей  некогда.  Утром  чуть  свет

выскочит из гнезда и пропадает до ночи.

     - Куда летишь, милая жена?- спрашивает павлин.

     - Лечу, куда хочу-чу-чу!

     К ночи возвращается, а павлин опять:

     - Где ты была, родная сорока?

     - Куда душа желала, туда я и летала. Рассердился павлин.  Еще  затемно,

пока сорокаспала, он слетел с ветки, спрятался за кустом акации.

     Утром, едва край неба побелел, сорока выскочила из  гнезда,  распахнула

черную шубу со светлой оторочкой и полетела, сверкая зелеными перьями.

     Павлин, таясь от нее, пустился следом. Так прилетел он к жилью человека

и увидал, что его нарядная жена опустилась на мусорную кучу и стала  клевать

отбросы.

     - Стыдись!- крикнул павлин.- Пристало ли жене зайсана клевать  отбросы?

Сейчас же лети домой!

     Но сорока даже не обернулась: клюет и клюет.  Подлетел  к  ней  павлин,

стукнул клювом по голове:

     - Больше ты не жена мне!

     С тех пор сорока, роясь  в  отбросах,  головой  вертит  и  детей  своих

поучает:

     - Один раз клюнь, а пять раз оглянись  -  не  то  павлин  прилетит,  по

голове стукнет.

     Крепко помнят зту науку сорочьи дети. Клюнут раз и обернутся, клюнут  и

вокруг поглядят - павлина они опасаются.  Однако  с  перьями  зелеными,  что

павлин подарил, не расстаются.

     - Это нам от павлина на память осталось. Мы, сороки, как-никак,  а  все

же самому павлину родня. Мы не простого, мы княжеского рода!

     Медведь-судья

     Зимней порой вышел горностай на охоту. Под снег  нырнул,  вынырнул,  на

задние лапы встал, шею вытянул, прислушался, головой повертел, принюхался...

     И вдруг словно гора упала ему на спину. А горностай хоть ростом мал, да

отважен. Обернулся, как вцепится зубами в гору - не мешай охоте!

     - А-а-а-а!- раздался крик, плач, стон, и с горностаевой спины  свалился

заяц.

     Задняя лапа у зайца до кости прокушена,  черная  кровь  на  белый  снег

течет. Плачет заяц, рыдает:

     - О-о-о! Я от совы бежал, свою жизнь спасти хотел. Я нечаянно  тебе  на

спину свалился, а ты меня укуси-и-ил...

     - Ой, заяц, простите! Пожалуйста, не сердитесь, я тоже нечаянно...

     Еще солнце не взошло, а горностай уже получил строгий указ:

     В мой аил на суд сейчас же явитесь!

     Старейшина здешнего лесаТемно-бурый медведь.

     Круглое сердце горностаево екнуло, тонкие косточки со страху  гнутся...

Ох и рад бы горностай не идти, да медведя ослушаться никак нельзя.

     Робко-робко вошел он в медвежье жилище.

     Медведь на почетном месте сидит, трубку курит, а рядом с  хозяином,  по

правую  сторону,-  заяц.  Он  на  костыль  опирается,  раненую  лапу  вперед

выставил.

     Медведь пушистые ресницы поднял и красно-желтыми глазами  на  горностая

взглянул:

     - Ты как смеешь кусаться?

     Горностай, будто немой, только губами шевелит. Сердцу  в  груди  совсем

тесно.

     - Я... я... охотился,- чуть слышно шепчет.

     - На кого охотился?

     - Хотел мышь поймать, ночную птицу подстеречь.

     - Да, мыши и птицы - твоя пища. А зайца зачем укусил?

     - Заяц первый меня обидел, он мне на спину свалился.

     Обернулся медведь к зайцу да как рявкнет:

     - Ты для чего это горностаю на спину прыгнул? Задрожал заяц,  слезы  из

глаз водопадомхлещут:

     - Кланяюсь вам до земли, великий медведь, у горностая зимой спина,  как

снег, белая... Я его со спины не узнал... Ошибся...

     - Я тоже ошибся,- молвил горностай,- заяц зимой тоже весь белый, я  его

с лица не узнал!

     Долго молчал старик медведь. Перед ним жарко трещал большой костер, над

огнем на железном треножнике стоял золотой котел с семью бронзовыми  ушками.

Этот свой любимый котел медведь никогда не  чистил,  боялся,  что  вместе  с

грязью счастье уйдет, и золотой  котел  был  всегда  ста  слоями  сажи,  как

бархатом, покрыт.

     Протянул медведь к котлу правую  лапу,  чуть  дотронулся,  а  лапа  уже

черным-черна. Этой лапой медведь зайца слегка за уши потрепал, и вычернились

у зайца кончики ушей.

     - Ну вот теперь ты, горностай, всегда узнаешь зайца по ушам.

     Горностай, радуясь, что дело так счастливо обошлось, кинулся бежать, да

медведь его за хвост поймал. Вот и почернел у горностая кончик хвоста!

     - Теперь ты, заяц, всегда узнаешь горностая по хвосту.

     Говорят, с той поры и до наших дней заяц с горностаем не сталкиваются.