|
Русские народные анекдоты, прибаутки
Докучные сказки Народные анекдоты Не любо - не слушай
Докучные сказки
Жили-были два братца, два братца - кулик да журавль. Накосили они стожок сенца, поставили среди польца. Не сказать ли сказку опять с конца? Жил-был старик, у старика был колодец, а в колодце-то елец; тут и сказке конец. Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало; не сказать ли с начала? Сказать ли тебе сказку про белого бычка? - Скажи. - Ты скажи, да я скажи, да сказать ли тебе сказку про белого бычка? - Скажи. - Ты скажи, да я скажи, да чего у нас будет, да докуль это будет! Сказать ли тебе сказку про белого бычка? Рассказать ли тебе докучную сказочку? - Расскажи. - Ты говоришь: расскажи, я говорю: расскажи; рассказать ли тебе докучную сказочку? - Не надо. - Ты говоришь: не надо, я говорю: не надо; рассказать ли тебе докучную сказочку? - и т. д.
Народные анекдоты
Одна баба, ставя по праздникам свечку перед образом Георгия Победоносца, завсегда показывала змию кукиш; - Вот тебе, Егорий, свечка; а тебе шиш, окаянному! Этим она так рассердила нечистого, что он не вытерпел; явился к ней во сне и стал стращать: - Ну уж попадись ты только ко мне в ад, натерпишься муки! После того баба ставила по свечке и Егорию и змию. Люди и спрашивают, зачем она это делает? - Да как же, родимые! Ведь незнамо еще куда попадешь: либо в рай, либо в ад! Раз зимою ехали по Волге-реке извозчики. Одна лошадь заартачилась и бросилась с дороги в сторону; извозчик тотчас погнался за нею и только хотел ударить кнутом, как она попала в майну и пошла под лед со всем возом. - Ну, моли бога, что ушла, - закричал мужик, - а то я бы нахлестал тебе бока-то! Поехал молодой мужик на промыслы, а жена пошла его провожать; прошла с версту и заплакала. - Не плачь, жена, я скоро приеду. Да разве я о том плачу? У меня ноги озябли! Прибили одного дурня ночью, и стали ему на другой день смеяться. - Ну, - говорит он, - молите бога, что ночь была светлая; а то я выкинул бы вам штуку! - Какую, скажи, пожалуй? - Я бы спрятался! Трое прохожих пообедали на постоялом дворе и отправились в путь. - А что, ребята, ведь мы, кажется, дорого за обед заплатили? - Ну, я хоть и дорого заплатил, - сказал один, - зато недаром! - А что? - А разве вы не приметили? Только хозяин засмотрится, я сейчас схвачу из солоницы горсть соли, да в рот, да в рот! Какой-то мужик купил полуштоф вина, выпил зараз - ничего; купил еще косушку - все не пьян; выпил еще шкалик - и опьянел. И начал тужить: - Зачем покупал я полуштоф да косушку? Лучше б прямо купил шкалик - с него б меня и так разобрало! Овдовел мужик, пришлось самому хлебы ставить. Вот он замесил в деже тесто и вышел куда-то. В сумерках воротился, хотел было вздуть огонь, как услышал, что кто-то пыхтит; а это хлебы кисли. "Недавно, - думает себе, - ушел, а кто-то уж забрался в избу!" - и впотьмах наступил на кочергу. Она ударила его в лоб, он закричал: - Сделай милость, не дерись, ведь я тебе ничего но сделал! - а сам ну пятиться вон из избы. На беду, нога разулась, и мужик при выходе прихлопнул оборку дверью и упал. - Батюшка, отпусти! Не держи меня, право слово - ничего тебе не сделаю! Богатый купец часто зазывал к cебe всяких людей, поил, кормил, угощал; только коли кто скажет ему протиное - того непременно поколотит. Раз зазвал он к себе ямщика. Тот отпряг лошадей, вошел в хоромы и после долгого угощения сказал; - Довольно, хозяин! Мне пора ехать. Купец давай его бить, так что ямщик едва вырвался и стал запрягать лошадей. Купец за ним. Ямщик нарочно начал дугу вкладывать кольцом назад. Купец закричал: - Не так вкладываешь! А ямщик давай его бить да приговаривать: - Не твое дело указывать! Не твое дело указывать! Один мужичок охотник был драться; зазвал к себе в гости мужика, велел хозяйке собрать на стол, велит гостю садиться за стол. Тот отговаривается: - Что ты, Демьян Ильич, беспокоишься напрасно? Демьян Ильич ему плюху, да и по щеке, и говорит: - В чужом доме хозяина слушай! Тому нечего делать, сел за стол, потчует его; он ест. Хозяин начал рушать хлеба много. Мужик и говорит: - Куда ты, Демьян Ильич, столько хлеба нарушиваешь? Демьян Ильич и другу ему чику. - Не указывай, - говорит, - в чужом доме! Делай то, чего хозяин велит. Мужик не рад стал: ежели потчует -не ест, не слушает Демьяна. Тот его бьет да приговаривает: - В чужом дому хозяина слушай! На эту пору ниоткуда возьмись - другой детина, только в невзрачной лопотине, а парень бойкий, без спросу отворяет ворота, заезжает в ограду; а Демьян вышел на крыльцо, кланяется: - Милости просим, милости просим! - Охота и этого побить! Детина - неробкий, снимает шапку и говорит: - Извини, Демьян Ильич, я не спросился - заехал. - Ничего, ничего! Милости просим в избу. Детина вошел. Хозяин и его садит за стол, жене велит ставить ествов, нести хлеба, так и потчует! А детина ест да ест, не перечит. Демьян сколько ни бился - детина ни в чем не перечит: не удалось ему ударить. Он и потел на проделки, вынес хорошее, самое лучшее платье, говорит детине: - Скидай то, надевай вот это! Думает сам: "Ужо-де отпираться станет, я его выколочу". Детина не прекословит, надевает. Демьян то, другое подсунет; детина все не спорит. Вывел хорошую лошадь, обседлал в лучшее седло, надел добру узду и говорит детине: - Садись на мою лошадь; твоя-то худая! Ужо да не станет ли перечить? Детина сел. Демьян велит ехать; тот молчит, понужнул лошадь, выехал из ограды и говорит: - Прощай, Демьян! Me черт пихал, сам попал! И уехал - поминай как звали: только и было! Демьян посмотрел вслед, хлопнул руками, да и сказал: - Ну, видно, нашла коса на камень! Дурак же я- хотел побить, да лошадь и пробил! Может, лошадь-то со сбруей-то сот полуторых стоила. Жил-был барин; вышел однажды на базар и купил себе канарейку за пятьдесят рублей. Случилось быть при этом мужику; пришел мужик домой и говорит своей бабе: - Знаешь ли что, жена? - А что? - Ходил я сегодня на базар; там был и барин, и купил он себе малую пташку - пятьдесят рублей заплатил. Дай-ка я понесу к нему своего гусака: не купит ли? - Понеси! Вот взял мужик гусака и понес к барину. Приносит: - Купи, барин, гусака. - А что стоит? - спросил барин. - Сто рублей. - Ах ты, болван! - Да коли ты за малую пташку не пожалел пятидесяти, так за эту и сотня дешево! Барин рассердился, прибил мужика и отобрал у него гуся даром. - Ну, ладно, - сказал мужик, - попомнишь ты этого гусака! Воротился домой, снарядился плотником, взял в руки пилу и топор и опять пошел; идет мимо барского дома и кричит: - Кому теплы сени работать? Барин услыхал, зовет его к себе: - Да сумеешь ли ты сделать? - Отчего не сделать; вот тут неподалечку растет теплый лес: коли из того лесу да выстроить сени, то и зимой топить не надо. - Ах, братец, - сказал барин, - покажи мне этот лес поскорее. - Изволь, покажу. Поехали они вдвоем в лес. В лесу мужик срубил огромную сосну и стал ее пластать на две половины; расколол дерево с одного конца и ну клин вбивать, а барин смотрел, смотрел, да спроста и положил руку в щель. Только он это сделал, как мужик вытащил клин назад и накрепко защемил ему руку. Потом взял ременную плетку и начал его дуть да приговаривать: - Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, но бери гусака! Уж он его дул, дул! Вволю натешился и сказал: - Ну, барин, бил я тебя раз, прибью и в другой, коли не отдашь гусака да сотню рублей в придачу. Сказал и ушел, а барин так и пробыл до вечера: дома-то поздно хватились его, да пока нашли да из тисков высвободили - времени и многонько ушло! Вот барин захворал, лежит на постели да охает; а мужик нарвал трав, цветов, обтыкался ими кругом, обрядился дохтуром и опять идет мимо барского двора и кричит: - Кого полечить? Барин услыхал, зовет его: - Ты что за человек? - Я дохтур; всякую болезнь снимаю. - Ах, братец, пожалуйста, вылечи меня! - Отчего не вылечить? Прикажи истопить баню. Тотчас вытопили баню. - Ну, - говорит мужик барину, - пойдем лечиться; только никого не бери с собой в баню, бойся дурного глаза! Пошли они вдвоем в баню; барин разделся. - А что, сударь, - спрашивает дохтур, - стерпишь ли, коли в этаком жару начну тебя мазью пачкать? - Нет, не стерпеть мне! - говорит барин. : - Как же быть? Не велишь связать тебя? - Пожалуй, свяжи. Мужик связал его бечевою, взял нагайку и давай валять на обе корки. Уж он валял, валял, а сам приговаривал: - Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, не бери гусака! После, уходя, сказал: - Ну, барин, бил я тебя два раза; прибью и в третий, коли не отдашь гусака да двух сотен рублей на придачу. Барин еле жив из бани вылез, не захотел ожидать третьего раза и отослал мужику и гусака и двести рублей. Жил-был купец; у него был сын. Вот однажды посылает он сына в нижние города товары закупать в на прощанье наказывает: - Смотри же, сынок, будь умен да рассудлив, с рыжим да с красным не связывайся! Поехал купеческий сын в путь-дорогу. День-то был морозный; вот он прозяб и заехал в кабак обогреться; входит - да стойкою сидит рыжий целовальник. - Налей-ка мне,- говорит ему купеческий сын, - стакан доброй наливки. Выпил стакан наливки, и больно пришлась она ему по вкусу: - Вот наливка, так наливка! Ста рублев стоит! Налей-ка еще. Выпил в другой раз - еще лучше показалась: - Ну, брат, этот стакан двух сот стоит. А целовальник себе на уме: какую цену сказывал купеческий сын, ту и на стенку записывал. Пришло дело до расчета. - Сколько тебе? - спрашивает купеческий сын. - Триста рублев. - Что ты, белены объелся? Экую цену заломил! - Не я заломил, ты же сам назначил, да теперь назад пятишься. Только, брат, от меня не отвертишься; коли не заплатишь - с двора не спущу! Нечего делать, заплатил купеческий сын триста рублев, поехал дальше и думает сам с собою: "Вот она правда-то! Водись после того с рыжими да с красными! Недаром отец наказывал; родительское слово пустяшное не бывает". На ту самую пору попадается навстречу рыжий мужик С возом. Как увидал его купеческий сын, тотчас выскочил из кибитки и сунулся ничком в снег, ажно дрожит с испугу! "Что с ним сталося? Не попритчилось ли?" - подумал встречный мужик, подошел к купеческому сыну и стал подымать его на ноги: - Вставай, брат! - Отвяжись от меня! Уж один рыжий надул меня, и ты надуешь. - Полно, брат! Рыжий да красный всякий бывает: бывает плут, бывает и добрый человек. Да кто тебя обманул-то? - Так и так, рыжий целовальник из соседнего села. - Воротись со мной; я с ним сделаюсь. Вот приехали они в кабак; мужик тотчас окинул глазом всю избу, увидал: под матицей баранья лопатка висит, подошел к целовальнику, спросил рюмку водки, да тут же бьет его по плечу и говорит: - Продай-ка мне эту лопаточку! - Купи. - Что возьмешь? - Рубль серебра. Мужик выкинул целковый; после вынул из-за пазухи широкий нож и дает купеческому сыну в руки: - На, брат, вырежь у него лопатку - мне на закуску. - Что ты! - говорит целовальник. - Я тебе баранью лопатку продал, а не эту. - Рассказывай! Меня, брат, не проведешь, как этого купеческого сына; не на таковского напал! Целовальник просить да молить, чуть не в ноги кланяется. - Ну, так и быть! - сказал мужик. - Отпущу тебя, коли воротишь купеческому сыну все деньги сполна. Целовальник отдал назад триста рублев; а мужик того и добивался. - Вот видишь, - говорит купеческому сыну, - рыжий да красный всякий бывает: бывает и плут, бывает и добрый человек. Поезжай теперь с богом! А купеческий сын только и думает, как бы скорее убраться; сел в кибитку, погоняет лошадей и говорит сам о собой об мужике: - Слава богу, вырвался! Целовальник рыжий плутоват, а этот еще плутоватей; коли б с ним связался, кажись, он с меня с живого бы кожу снял! Жил-был бедный мужик; детей много, а добра - всего один гусь. Долго берег он этого гуся, да голод не тетка: до того дошло, что есть нечего: вот мужик и зарезал гуся; зарезал, зажарил и на стол поставил. Все бы хорошо, да хлеба нет, а соли не бывало. Говорит хозяин своей жене: - Как станем мы есть без хлеба, без соли? Лучше я отнесу гуся-то к барину на поклон да попрошу у пего хлеба. - Ну что ж, с богом! Приходит к барину: - Принес вашей милости гуська на поклон; чем богат, тем и рад. Не побрезгуй, родимый! - Спасибо, мужичок, спасибо! Раздели же ты гуся промеж нас без обиды! А у того барина была жена, да два сына, да две дочери - всего было шестеро. Подали мужику нож; стал он кроить, гуся делить. Отрезал голову и дает барину: - Ты, - говорит, - всему в доме голова, так тебе голова и следует. Отрезал гузку, дает барыне: - Тебе дома сидеть, за домом смотреть; вот тебе гузка! Отрезал ноги, дает сыновьям: - А вам по ножке, топтать отцовские дорожки! Дочерям дал по крылышку: - Вам с отцом, с матерью недолго жить; вырастете - прочь улетите. А я, - говорит, - мужик глуп, мне глодать хлуп! Так всего гуся и выгадал себе. Барин засмеялся, напоил мужика вином, наградил хлебом и отпустил домой. Услыхал про то богатый мужик, позавидовал бедному, взял - зажарил целых пять гусей и понес к барину, - Что тебе, мужичок? - спрашивает барин. - Да вот принес вашей милости на поклон пять гуськов. - Спасибо, братец! Ну-ка раздели промеж нас без обиды. Мужик и так и сяк; нет, не разделишь поровну! Стоит да в затылке почесывает. Послал барин за бедным мужиком, велел ему делить. Тот взял одного гуся, отдал барину с барыней и говорит: - Вы теперь, сударь, сам-третей! Отдал другого гуся двум сыновьям, а третьего - двум дочерям: - И вы теперь сам-третей! Остальную пару гусей взял себе: - Вот и я сам-третей! Барин говорит: - Вот молодец, так молодец! Сумел всем поровну разделить и себя не забыл. Тут наградил он бедного мужика своею казною, а богатого выгнал вон. Повез бедный мужичок дрова продавать. Встречает его богатый да чванный. - Эй, постой! Что на базар везешь? - Солому. - Врешь, дурак! Какая солома - это дрова! - Ну, коли сам видишь, так неча и спрашивать! У тебя глаза не вылезли! Сказал бедный и поехал своей дорогой. На другой день идет богатый да чванный по улице с приятелем. - Так и так, - рассказывает ему, - разобидел меня бедный мужичишка! А бедный как тут - едет опять навстречу. - Вот он - вчерашний мужик-то! - говорит богатый. - Нет, врешь! - отвечает ему бедный. - Я не вчерашний: скоро сорок лет стукает, как я живу на белом свете. Шли проселком нищие - старик да старуха; стали подходить к деревне. Старик говорит: - Я здесь молока попрошу! Старуха в ответ: - А я в молоко хлеба накрошу! Старик ухватил старуху и давай бить да приговаривать: - Не кроши в молоко хлеба, не то прокиснет, не кроши в молоко хлеба, не то прокиснет! Пришли в деревню, а молока никто не дал. Повезла баба в город кринку масла продавать; время-то шло к масленой. Нагоняют ее два солдата: один позади остался, а другой вперед забежал и просит бабу: - Эй, тетка, подпояшь меня, пожалуйста. Баба слезла с воза и принялась подпоясывать. - Да покрепче подтяни! Баба подтянула покрепче. - Нет, это туго; ослабь маленько. Отпустила послабже. - Уж это больно слабо будет: закрепи потуже. Пока завязывала баба пояс то крепче, то слабже, другой солдат успел утащить кринку с маслом и убрался себе подобру-поздорову. - Ну, спасибо тебе, тетка! Подпоясала ты меня на всю масленицу, - говорит солдат. - На здоровье, служба! Приехала баба в город, хвать - а масла как не бывало! Пришел солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке: -Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть. А старуха в ответ: - Вот там на гвоздике повесь. - Аль ты совсем глуха, что не чуешь? - Где хошь, там и заночуешь. - Ах ты, старая ведьма, я те глухоту-то вылечу! - И полез было с кулаками: - Подавай на стол! - Да нечего, родимый! - Вари кашицу! - Да не из чего, родимый! - Давай топор; я из топора сварю. "Что за диво! - думает баба. - Дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит". Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил, варил, попробовал и говорит: - Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать! Баба принесла ему круп. Опять варил, варил, попробовал и говорит: - Совсем бы готово, только б маслом сдобрить! Баба принесла ему масла. Солдат сварил кашицу: - Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли да принимайся за ложку; станем кашицу есть. Похлебали вдвоем кашицу. Старуха спрашивает: - Служивый! Когда же топор будем есть? - Да, вишь, он еще но уварился, - отвечал солдат, - где-нибудь на дороге доварю да позавтракаю. Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню. Вот так-то солдат и кашицы поел, и топор унес!
Не любо - не слушай
У одного мужика много было гороху насеяно. Повадились журавли летать, горох клевать. "Постой, - вздумал мужик, - я вам переломаю ноги!" Купил ведро вина, вылил в корыто, намешал туда меду; корыто поставил на телегу и поехал в поле. Приехал к своей полосе, выставил корыто с вином да с медом наземь, а сам отошел подальше и лег отдохнуть. Вот прилетели журавли, поклевали гороху, увидали вино и так натюкались, что тут же попадали. Мужик - не промах, сейчас прибежал и давай им веревками ноги вязать. Опутал веревками, прицепил за телегу и поехал домой. Дорогой-то порастрясло журавлей; протрезвились они, очувствовались; стали крыльями похлопывать, поднялись, полетели и понесли с собою и мужика, и телегу, и лошадь. Высоко! Мужик взял нож, обрезал веревки и упал прямо в болото. Целые сутки в тине сидел, едва оттуда выбрался. Воротился домой - жена родила, надо за попом ехать, ребенка крестить. - Нет, -говорит, -не поеду за попом! - Отчего так? - Журавлей боюсь! Опять понесут по поднебесью; пожалуй, с телеги сорвусь, до смерти ушибусь! - Не бойсь! Мы тебя к телеге канатом прикрутим. Вот хорошо, положили его в телегу, обвязали канатом, лошадь поворотили на дорогу; стегнули раз, другой - она и поплелась рысцою. За деревней-то был колодец, а лошадь-то была не поена; вздумалось ей напиться, свернула с дороги в сторону и прямо к колодцу; а колодец был без сруба, а упряжь-то без шлеи, и узда без повода, а хомут большой, просторный; лошадь наклонилась к воде, а хомут через голову и съехал долой. Вот лошадь напилась и пошла назад, а мужик с телегою остался у колодца. На ту пору выгнали охотники из лесу медведя; медведь бросился со всех ног, набежал на телегу, хотел перескочить, прыгнул - да прямо в хомут и попал! Видит, что беда на носу, и пошел валять что есть силы с телегою. - Батюшки, помогите! - кричит мужик. От того крику медведь еще пуще напугался; пошел таскать по кочкам, по яругам, по болотам. Прибежал на пчельник, полез на дерево и телегу за собой потащил - захотелось, видно, медку попробовать. Влез на самую верхушку, а телега вниз тянет: бедный медведь и сам не рад, ни взад, ни вперед! Немного спустя времени пришел хозяин, увидал медведя. - Ага ,- говорит, - попался! Вишь, ты какой бездельник, Мишка: не просто за медом пришел, на телеге приехал! Схватил топор и ну рубить дерево под самый корень. Дерево повалилось наземь, разбило телегу и задавило совсем мужика; а медведь выскочил из хомута да бежать: только унеси бог ноги! Вот каковы журавли! Пустил мужик петуха в подвал; петух там нашел горошинку и стал кур скликать. Мужик услыхал про находку, вынул петуха, а горошинку полил водою. Вот она и начала расти; росла, росла - выросла до полу. Мужик пол прорубил, горошинка опять начала расти; росла, росла - доросла до потолка. Мужик потолок прорубил, горошинка опять росла, росла - доросла до крыши. Мужик и крышу разобрал, стала горошинка еще выше расти; росла, росла - доросла до небушка, Вот мужик и говорит жене: - Жена, а жена! Полезу я на небушко, посмотрю, что там деется? Кажись, там и сахару и меду - всего вдоволь! - Полезай, коли хочешь. Мужик полез на небушко, лез, лез, насилу влез. Входит в хоромы: везде такое загляденье, что он чуть было глаз не проглядел! Середи хором стоит печка, в печке и гусятины, и поросятины, и пирогов -видимо-невидимо! Одно слово сказать - чего только душа хочет, все есть! Сторожит ту печку коза о семи глазах. Мужик догадался, что надобно делать, и стал про себя приговаривать: - Засни, глазок, засни, глазок! Один глаз у козы заснул. Мужик стал приговаривать погромче: - Засни, другой, засни, другой! И другой глаз заснул. Таким побытом все шесть глаз у козы заснули; а седьмого глаза, который был у козы на спине, мужик не приметил и не заговорил. Недолго он думал, полез в печку, напился, наелся, насахарился; вылез оттуда и лег на лавочку отдохнуть. Пришел хозяин, а коза про все ему и рассказала: вишь, она все-то видела седьмым глазком. Хозяин осердился, кликнул своих слуг, и прогнали мужика взашей. Побрел он к тому самому месту, где была горошинка: глянул - нет горошинки. Что будешь делать? Начал собирать паутину, что летает летом по воздуху; собрал паутину и свил веревочку; зацепил эту веревочку за край неба и стал спускаться. Спускался, спускался, хвать - веревочка вся, и до земли еще далеко-далеко; он перекрестился- и бух! Летел, летел и упал в болото. Долго ли, коротко ли сидел он в болоте (а сидел он в болоте по самую шею), только вздумалось утке на его голове гнездо свить; свила гнездо и положила яйца. Мужик ухитрился, подкараулил утку и поймал ее за хвост. Утка билась, билась и вытащила-таки мужика из болота. Он взял и утку и яйца, принес домой и рассказал про все жене. Не то чудо из чудес, Что мужик упал с небес; А то чудо из чудес, Как он туда залез! Как у нас на селе заспорил Лука с Петром, сомутилася вода с песком, у невестки с золовками был бой большой; на том на бою кашу - горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили. А я на бой не поспел, на лавочке просидел. В то время жили мы шесть братьев - все Агафоны, батюшка был Тарас, а матушка - не помню, как звалась; да что до названья? Пусть будет Маланья. Я-то родом был меньшой, да разумом большой. Вот поехали люди землю пахать, а мы, шесть братьев, руками махать. Люди-то думают: мы пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся. А батюшка навязал на кнут зерно гречихи, махнул раз-другой и забросил далеко. Уродилась у нас гречиха предобрая. Люди вышли в поло жать, а мы в бороздах лежать; до обеда пролежали, после обеда проспали, и наставили много хлеба: скирда от скирды, как от Казани до Москвы. Стали молотить - вышла целая горсть гречихи. На другой год батюшка спрашивает: - Сынки мои возлюбленные, где нам нынче гречиху сеять? Я - брат меньшой, да разумом большой, говорю батюшке: - Посеем на печке, потому что земля та порожняя; все равно круглый год гуляет! Посеяли на печке, а изба у нас была большая: на первом венце порог, на другом потолок, окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе нельзя, да глядеть гожа. Батюшка был тогда больно заботлив, рано утром вставал - чуть заря занимается, и все на улицу глазел. Мороз-то и заберись к нам в окно да на печку; вся гречиха позябла. Вот шесть братьев стали горевать, как гречиху с печи собирать? А я - родом хоть меньшой, да разумом большой. - Надобно, - говорю, - гречиху скосить, в омет свозить. - Где же нам омет метать? - Как где? На печном столбе: место порожнее. Сметали большой омет. Была у нас в дому кошка лыса: почуй она, что в гречихе крыса, бросилась ловить и прямо-таки о печной столб лбом пришлась; омет упал да в лохань попал. Шесть братьев горевать, как из лохани омет убирать? На ту пору пришла кобыла сера, омет из лохани съела; стала вон из избы бежать, да в дверях и завязла: таково-то с гречихи у ней брюхо расперло! Задние ноги в избе, а передние на улице. Зачала она скакать, избу по улице таскать; а мы сидим да глядим, что-то будет! Вот как брюхо у кобылы-то опало, я сейчас в гриву ей вцепился, верхом на нее ввалился и поехал в кабак. Выпил винца, разгулялся добрый молодец; попалось мне в глаза у целовальника ружье славное. - Что, - спрашиваю, - заветное аль продажное? - Продажное. Ну, хоть полтину и заплатил, да ружье купил. Поехал в дубовую рощу за дичью; гляжу: сидит тетерев на дубу. Я прицелился, а кремня-то нет! Коли в город за кремнем ехать - будет десять верст; далеко; пожалуй, птица улетит. Думаючи этак сам с собою, задел невзначай полушубком за дубовый сук; кобыла моя рванула с испугу да как треснет меня башкой о дерево - так искры из глаз и посыпались! Одна искра упала на полку, ружье выстрелило и убило тетерева; тетерев вниз упал да на зайца попал; а заяц сгоряча вскочил, да что про меня дичины набил! I Тут я обозом в Саратов отправился; торговал-продавал, на пятьсот рублев дичины сбывал. На те деньги я женился, взял себе славную хозяюшку: коли вдоль улицы пройдет, всю подолом заметет; малые ребятишки встречают, поленьями кидают. Не надо покупать ни дров, ни лучины; живу себе без кручины. Уродился я ни мал, ни велик - всего-то с игольное ушко, не то с приворотную надолбу. Пошел я в лес, самое дремучее дерево рубить - крапиву. Раз тяпнул - дерево качается, в другой тяпнул - ничего не слышно, в третий тяпнул - выскочил кусок мне, добру молодцу, в лобок. Тут я, добрый молодец, трои сутки пролежал; никто меня не знал, не видал, только знала-видала меня рогатая скотина - таракан да жужелица. Встал я, добрый молодец, отряхнулся, на все четыре стороны оглянулся, побрел по берегу, по берегу все не нашему. Стоит река - вся из молока, берега из киселя. Вот я, добрый молодец, киселя наелся, молока нахлебался... Пошел я по берегу, по берегу все не нашему; стоит церковь - из пирогов складена, оладьями повершена, блином накрыта. Вступил я на паперть, вижу двери - калачом двери заперты, кишкою бараньей задернуты. Тут я, добрый молодец, догадался, калач переломил да съел, кишку собакам отдал. Вошел я в церковь, в ней все не по-нашему: паникадило-то репяное, свечи морковные, образа пряничные. Выскочил поп, толоконный лоб, присел - я его и съел. Пошел я по берегу, по берегу все не нашему: ходит тут бык печеный, в боку нож точеный. Кому надо закусить, изволь резать да кроить. |
||||
|